– Посмотрим…

– Ты видел “Юлландс-Постен”?

– Пока никакой реакции.

– И я о том же. Мы в безопасности. Даже интернет не среагировал.

– Поосторожнее с выводами. Пока не среагировал.

– Нам осталось не больше двух месяцев.

– Вот об этом я и хотел поговорить. Значит, так: вдвое повышаем пропускную способность в Сольвике и Хюсхамре. Утром говорил с Йонссоном. В Сконе близится к концу, а вот Йевле, Эребру да и всей Даларне надо дать пинка. И Упланд… Фалунда выпала из цикла, надо наращивать мощность. Было бы хорошо, если бы закончили к летнему празднику[44].

– “Глобен”?[45]

– Да.

Росси поморщился и покачал головой:

– Слишком короткий промежуток. Мало ли что… Представь: кто-то прочитал датскую статейку и вдруг получает приглашение.

– Никто не читал.

– Этого мы не знаем.

– Статейка вот такая, – Юхан большим пальцем отмерил на указательном ногтевую фалангу, – к тому же по-датски.

– А в Стокгольме мало датчан? Не говоря о слухах.

– Слухи были и есть. Мы же решили – плевать.

Росси пожал плечами: твое дело. Ты – босс.

– Я сегодня смотрел материалы. Стокгольм почти чист.

У Юхана загорелись глаза.

– Ну да? Блеск…

– Разошлем приглашения в пятницу. И в запасе две недели.

Кивок – согласен.

– Тебе передали набросок?

– Да… регистрация для обновленной А-кассы[46], рабочая реабилитация… и тому подобное. Мы уже научились мутить воду.

– Подумай, может, добавить что-нибудь вроде компенсации за вынужденный отпуск с самого Рождества? Как считаешь?

– Незачем размазывать. Они уже привыкли, что у них все отбирают и ничего не дают взамен. Так что ухватятся даже за маленький шанс. К тому же главный шведский праздник. С обязательным клубничным тортом.

– Не уверен… совсем не уверен. Те, кто не явился на первую акцию, сейчас уже наверняка впали в полную апатию. И слухи… кое-кто наверняка насторожился. Если мы насадим на крючок только деньги, многие могут и не клюнуть. К тому же и деньги небольшие.

– Напишем так: для тех, кто желает получить компенсацию, явка обязательна.

– Так там и написано.

– Значит, так и будет.

Росси черкнул что-то в блокноте.

– И еще вот что. – Юхан нашел нужную запись в блокноте. – Вот данные по всему королевству.

Росси прочитал и пожал плечами:

– Мысль, конечно, совершенно верная, но у нас всего пара точек. Смотри: Рэттвик и Лександ недалеко от туристических маршрутов. Заменим на Орса Норра, Эланд переедет в Корсруд. Установленная мощность если и просядет, то ненамного.

– Надо закончить коррекцию к концу июля.

– No problem.

– Итак… День летнего солнцестояния.

Росси выбросил вверх растопыренную пятерню и исчез.

Юхан подъехал к письменному столу. Порадовался новому креслу: катится, как плывет, совершенно бесшумно. Один в бегах… далеко не убежит. А скорее всего, как и предположил Росси, уже кормит лягушек в каком-нибудь болоте.

Солнечный зайчик прорвался сквозь шторы и пощекотал лицо. Юхан прикрыл глаза.

Стокгольм почти чист…

Хорошая новость. Несмотря на мелкие осложнения, новость не просто хорошая – превосходная. После праздников город будет чист на сто процентов.

Ждать осталось совсем немного.

Уже стало привычкой: каждое утро ровно в восемь Биби осторожно стучала в дверь, выжидала несколько секунд и только потом поворачивала ключ и с вопросительным “Алло?” переступала порог. Мало ли что, каждый раз уговаривала она себя, хотя теперь уже знала твердо: никто не откликнется. Поднимала толстенную, в двух частях, “Дагенс нюхетер” и складывала на тумбочку, не глядя даже на заголовки. Тоже казалось чем-то вроде нарушения личного пространства Глории. Худеющую с каждым днем пачку официальных и частных писем относила на кухонный стол. Каждый день наполняла водой зеленую лейку и в определенном порядке поливала цветы. Спатифиллум, почему-то называемый “женским счастьем”, два горшочка фиалок, неприхотливую, пышно разросшуюся герань.

Закончив полив, садилась за стол и перебирала письма. Пару раз даже поставила кофе – может, пройдет неприятное чувство взлома чужой жизни. Но выпить так и не решилась. Осмотрела продукты в холодильнике, выкинула просроченные. Яйца взяла домой, испекла бисквит.

Глория наверняка бы одобрила. Она терпеть не может глупого расточительства. Если Биби оставит продукты гнить в холодильнике, наверняка получит нагоняй, когда Глория вернется.

Почти любое действие начиналось или заканчивалось именно этим вопросом: одобрит ли Глория, когда вернется?

А что делать со счетами? Правление кооператива и так косо поглядывало на Глорию из-за ее веса, а теперь еще и неоплаченные счета. Неоплаченные счета, полуметровая пачка непрочитанных газет… может, отказаться от подписки от имени Глории? Отказаться от подписки, потом от электроснабжения, позвонить в “Телиа” и попросить отключить телефон?

Сделать что-то одно, потом другое… вычеркнуть Глорию отовсюду. Вычеркнуть из жизни.

Биби никогда не чувствовала себя такой беспомощной и бессильной. Этот Миккельсен так и не позвонил. Обещал – и не позвонил. Конечно, у него есть и другие дела, наверняка более важные, чем помогать пожилым дамам, но говорил он так приветливо и заинтересованно, что Биби была уверена: обязательно перезвонит. Но нет. Не перезвонил.

Вот очередное письмо от “Телиа”. А вот еще одно из “Ваттенфаля”[47].

И ни одной повестки из Института питания. Из поликлиники тоже ничего. После той “выписки из регистра”, больше похожей на приказ, – ни звука. Как будто им точно известно: Глории дома нет.

Именно такие конспирологические теории ее племянник Никлас решительно отвергал. Девяносто восемь процентов, сказал он. Девяносто восемь процентов исчезнувших людей возвращаются. Сломала ногу по дороге к метро. Уехала на Канары по горящей путевке.

Биби сложила письма и выровняла стопку. Странно – ни одного личного письма. Даже открытки ни одной. Ее волнующее предположение насчет любовного приключения с издателем – полная чушь. Вообще ни строчки. Ни от родственников, ни от бывших коллег.