Ну, если они действительно хотят меня видеть, значит, онидолжны меня видеть, думала Нина. Они заслужили, в конце концов, хоть изредкавидеть то, что они хотят, а не то, что им предлагает проклятая война. Онаначала читать сначала из цикла «Довоенное». Несколько стихов, посвященных О.М.,Т.Т., П.Я. Строчки об ослепительности вина и поэзии, о сменяющих друг другастихиях страха и любви, о трепещущих под луной оливковых рощах и о черныхподвалах, в которых один за другим пропадают артисты бродячего балагана. Прочтиона эти посвящения в Доме литераторов, уже несколько стукачей пробирались бы квыходу, соревнуясь, кто быстрей настрочит донос о том, что Градова прославляетврагов народа О.Мандельштама, Т.Табидзе и П.Яшвили. Здесь к выходу пробиралисьтолько те, кому пора было на позиции или в самолет влезать. Остальные каждыйстих сопровождали заглушающими канонаду аплодисментами.

Ободренная, она прочла несколько сложных, зашифрованныхчетверостиший из новой поэмы, построенной на эротических воспоминаниях о ночахс Саввой и об исчезновении «вечного любовника». Снова бурный восторг. Особенностараются те, на танках. С улыбкой она кланялась, вспоминая, что БенедиктЛившиц в окопах Первой мировой войны читал заумные футуристические стихи кполному восторгу псковских и воронежских мужиков.

Наконец послышалось неизбежное: «Тучи в голубом»! Спойте«Тучи в голубом»!»

– Товарищи! – взмолилась Нина. – «Тучи в голубом»это не характерная для меня вещь! И потом, я же не композитор, вообще немузыкант! А главное, я не умею петь!

Вооруженный амфитеатр возмущенно зашумел. «Даешь „Тучи вголубом“!» Прорезался голос какого-то армянина, сидевшего верхом на пушечномстволе: «Пой, сестра, это твоя песня!» Тысяча лыбящихся ряшек. Ванек саккордеоном вдруг вскарабкался на «студебеккер», потащил Нину к микрофону.Аккордеон зарявкал вступительные аккорды. У Нины на глаза навернулась дурацкаяслеза. Скольких из них завтра убьют, а скольких сегодня ночью? Она запеладурацким, забитым дурацкой слезой голосом, совершенно по-дурацки: «Тучи вголубом напоминают тот дом и море, чайку за окном, тот вальс в миноре»... Весьамфитеатр подхватил, и она тогда перешла на речитатив: все-таки не так глупо,как петь без голоса и без слуха. Так и «пропела» до конца, а когда песнякончилась, солдаты завопили: «Еще! Бис! Пой еще, Нина!» Все были счастливы,хохотали, у нее кружилась голова. Мелькнуло в поле зрения бледное лицо ЛюбовиОрловой. Она, звезда «Веселых ребят», «Цирка», «Волги-Волги», была гвоздем этойпрограммы и должна была привести весь концерт к триумфальному завершению, ивдруг такой фурор вокруг какой-то поэтессы. Не хватает только испортитьотношения с Любой! Нина взмолилась:

– Товарищи, я не умею петь, у меня нет слуха! Я уже охрипла!Армянин с пушки крикнул:

– А ты не пой, сестра! Просто стой! Бешеный хохот потрясамфитеатр, и Нину после этого наконец отпустили.

Она спрыгнула с «эстрады», и кто-то тут же предложил ей стулрядом с самим Ротмистровым. Очкастый, симпатичный, похожий на чеховскогоинтеллигента генерал поцеловал ей руку, начал что-то говорить о том, как емунравятся ее стихи, а также о том, какие они большие друзья с Никитой. Онаудивилась: оказывается, и здесь известно, что она – родная сестра маршала. Онаначала что-то говорить в ответ, но тут возник такой шум, который заглушил бы,наверное, гром Везувия. Поляна извергалась восторгом. На площадке грузовикапоявилась под джазовый аккомпанемент мечта Советского Союза, сама ЛюбовьОрлова! В лучших голливудских традициях она приподнимала над головой цилиндр,крутила тросточку и отщелкивала высокими каблуками чечетку.

«Хау ду ю ду! Хау ду ю ду! Я из пушки в небо уйду! В небоуйду!..» – бессмертная песенка из всеми обожаемой кинокартины «Цирк». Чтобызабить успех Нины, опытная Любовь начала со своего коронного номера, и битвабыла сразу выиграна. Нина со своего места помахала ей рукой и показала большойпалец: никаких, мол, претензий не имею.

Вдруг она заметила стоящий неподалеку открытый «виллис» и внем трех молодых офицеров, явно не окопных, а штабных, если можно было судитьпо щегольской подгонке всего их обмундирования и по свободным позам, с которымиони расположились в заокеанской военной машине. Все трое по какой-то причинесмотрели не на сцену, а на нее и о чем-то переговаривались, усмехаясь. По какойпричине? Разве ты не понимаешь, по какой причине могут так смотреть на женщинутри офицера, три наглых и избалованных бабами «ходока»? Можно без трудапредставить, что они говорят. Вот этот, например, с усиками, кажется, наиболеезаинтересованный: «А она еще ничего, ребята! Вполне годится на пистон». Второй,с чубчиком из-под пилотки: «Может, хочешь попробовать?» Первый: «А почему бынет?» Третий, мордатый: «Ну ты, трепач! Кто она и кто ты? Знаменитая поэтесса,сестра маршала, а ты обыкновенный армейский хмырь!» «Чубчик» хохочет: «Войнавсе спишет!» «Усики»: «Хотите заложимся? Я ее сегодня приспособлюпо-офицерски!» Ну, вот они и закладываются на пари, «усики», «чубчик» и«морда»...

Когда концерт окончился, в неразберихе трое молодчиковвыпрыгнули из «виллиса» и стали приближаться. Нина видела это краем глаза и неспешила уходить, отвечала на бесчисленные вопросы солдат, а сама краем глазанаблюдала, как приближаются эти трое.

Из вопросов самый основной, конечно, был: «А вы замужем?»Многие солдатики, впрочем, не вдаваясь в подробности русского языка,спрашивали: «А вы женаты?» – «Мой муж – военврач», – привычно отвечалаНина. «А детки есть?» – «Дочка, Леночка, ей десять лет». – «Ух ты! –восхищались солдаты. – А вам-то самой сколько лет?» – «Тридцать шесть».

В этом месте неизменно слышались крики недоверия. Один,мальчишка-пехотинец, даже рот раскрыл от изумления: «Да как же это может быть,да ведь моей мамке, вон, тридцать шесть!»

Трое офицеров отодвинули солдат – «давай-давай, ребята,разберись!» – и приблизились. Один, «усики», приблизился даже почти вплотную,так что посматривал на знаменитую поэтессу как бы свысока.

– А не хотите ли, Нина Борисовна, покататься на нашем«козлике» до банкета?

Откровенными модуляциями голоса парень, разумеется, задавалдругой, более существенный вопрос. Противная кожа, вся в буграх, ему бы лучшебородку запустить, чем франтоватые усики. Ну да черт с ним.

– До банкета? – удивилась она. – А мне ничего несказали о банкете.

Гадина, подумала она о себе, ты говоришь с ним так, что онпонимает. Понимает, что не исключен положительный ответ на его «существенныйвопрос».

– Как же, как же! – подрабатывает сбоку«чубчик». – Командование дает банкет выдающимся артистам. А пока что можнопокататься часика два-три. Воздухом подышать!

– Мы вам покажем недавно захваченный командный бункерлюфтваффе, – сказали «усики». Будто лейб-гусар, он предложил Нине руку.