Вернувшись в управление, полковник Машков написал рапорт наподполковника Левитина. Он настаивал на немедленном его увольнении.

Демидов и Дронго в этот момент находились в больнице, кудапривезли Колю и мальчика-"шахматиста", простреленных одной очередью.Если бы не Колин прыжок, мальчик бы погиб. Но Коля принял на себя пули,предназначенные ребенку.

— Как они там? — стремительно вошли в кабинет главврачаДемидов и Дронго.

— Положение… очень серьезное, — сказал тот. — Боюсь, дети невыживут.

Как это могло случиться? — Внимательные грустные глаза застеклами очков испытующе смотрели на стоявших у стола мужчин.

— Да вот… Случилось. — Демидов опустил голову.

Дронго отвернулся.

— Борис Ефимович, — подбежала к главному медсестра. — Умальчика падает давление. Для парня мы нашли плазму, а для мальчика у насзапасов нет. У него редкая группа крови.

— Какая? — одновременно спросили Дронго и Демидов.

— Четвертая, отрицательный резус, — сообщила медсестра.

— У меня вторая отрицательная, — выдохнул Демидов.

— Возьмите мою, — выпалил Дронго. — У меня третьяотрицательная. Ну, может, подойдет, это же совсем рядом.

— Погодите, — нахмурился главный. — Разве крови нет совсем?

— Нет, Борис Ефимович, — ответил за медсестру стоявший рядомдежурный врач. — Вы же знаете, что четвертой отрицательной вообще не осталось.Сейчас позвонили в третью больницу, они обещали через полчаса доставить.

— Полчаса? — покачал головой главврач. — Да, действительно,оттуда раньше не привезут. — Он задумался. Наконец сказал:

— Тогда так… готовьте все к переливанию крови. Я сейчасприду.

— К какому переливанию? — не поняла сестра. — Они сказали,через полчаса.

— У меня четвертая отрицательная, — кивнул Борис Ефимович,приглаживая волосы. — Идите быстрее.

Медсестра смотрела то на него, то на двоих незнакомцев,словно не решалась сказать то, что хотела.

— Идите быстрее, — поторопил ее главврач и направился ксвоему кабинету.

И тут медсестра сказала:

— Простите, Борис Ефимович, этот мальчик…

— Что? — повернулся врач. — Что с ним?

— Он азербайджанец, — сообщила она. — Из Баку. Вы понимаете…

Демидов в изумлении уставился на медсестру. Дронго взглянулна табличку, висевшую на двери кабинета. Фамилия врача Арутюнян.

— Ну и что? — спросил Борис Ефимович.

— Он из Баку, — повторила женщина. — Вы пойдете напереливание?

Дежурный врач, молодой человек лет тридцати, отвернулся —очевидно, стыдился за медсестру.

— Ах вот оно что?.. — нахмурился Арутюнян. — И знаете, что ятоже из Баку?

А вы знаете, что вас увольняю! — закричал он неожиданно. —Ладно, готовьте все для переливания.

Дежурный врач и медсестра побежали по коридору. Не пошли, аименно побежали. У Дронго на глаза навернулись слезы. Арутюнян же прошел вкабинет и вымыл руки. Затем посмотрел на мужчин, замерших в ожидании. Короткокивнув, врач зашагал по коридору.

— Ты знаешь… — пробормотал Демидов, обращаясь к Дронго. — Явсе время думаю: кому это нужно, чтобы мы так жили? Как кошки с собаками. Чтобытак ненавидели друг друга…

— Значит, кому-то нужно, — вздохнул Дронго.

Они ждали в коридоре. Минут через сорок появился бледныйБорис Ефимович.

Врач прошел к своему кабинету и открыл дверь.

— Вы родственники? — спросил он.

— Да, — ответил Дронго, взглянув на Демидова.

— Мальчик будет жить, — кивнул Арутюнян. — А вот второй…Пока не знаю.

Слишком серьезные ранения.

— Он спасал мальчика, заслоняя его своим телом, — объяснилДронго. — Все думали, что он террорист, а он спасал мальчика…

— Так, — сказал Арутюнян.

Он подошел к сейфу и открыл его. Вытащил бутылку коньяка итри стакана.

Разлил теплую янтарную жидкость.

— Пейте, — кивнул он.

Все трое молча выпили.

— Жаль, — сказал Борис Ефимович. — Жаль, если он погибнет.Там наши лучшие хирурги. Они сделали все возможное. Остается уповать на Бога.

— Думаете, поможет? — невесело усмехнулся Демидов.

— Обязательно поможет. Есть древняя иудейская пословица…«Человек, спасший другого человека, спасает целый мир». Разве может Боготвернуться от такого парня?

— Спасибо вам, — сказал Дронго. — И за этого парня, и замальчика, которому вы отдали свою кровь.

— Да ладно вам, — отмахнулся врач. — Я ведь действительно изБаку. Жил там до семнадцати. Потом поступил в московский медицинский и осталсяздесь.

— Ясно, — кивнул Дронго.

— Ничего вам не ясно, — возразил Арутюнян. — Думаете, я непонял, что она имела в виду? Прекрасно понял. Моя тетя и ее дочь оставались вБаку в январе девяностого. Их потом на самолете эвакуировали. Знаете, как ониостались в живых? Их соседи защищали. Всем домом. И еще одну армянскую семью. Усебя прятали. А потом на своих машинах вывозили. Будь прокляты те, кто посеялвражду между нами.

Я ведь никогда Баку не забываю. Его бульвары, улицы,площади… И людей.

Никогда не поверю, что бакинцы могли друг друга убивать. Дляменя Баку — родной город. Я уехал в шестьдесят втором, но до сих пор помню, какпахнут весной бакинские улицы. Моя жена — еврейка, она тоже из Баку. Один мойзять грузин, другой русский. Разве я могу делить людей по пятой графе? Согласноармянским законам мои дочери армянки, согласно иудейским — еврейки. Разве из-заэтого они чувствуют себя хуже? И кто тогда мои внуки? Евреи, армяне, грузиныили русские?

А у нас с мальчиком одна группа крови.

— У нас у всех одна группа крови, — сказал Дронго. — Знаете,я бы выпил еще…

Врач улыбнулся. Разлил коньяк в стаканы.

— За ребят, — сказал он. — Может, они вырастут и положатконец этому безумию. И станут лучше нас? Как вы считаете?

— Не знаю, — пробормотал Демидов.

— А я знаю, — улыбнулся Борис Ефимович. — Самое главное,чтобы дети сейчас выжили…

Демидов по-прежнему молчал. Дронго вздохнул. Заканчивалсяодин из самых долгих дней в его жизни.