– Я… не…

В подземельях было тихо, спокойно и даже по-своему умиротворенно. Тускловатого света хватало, чтобы не плутать в потемках, однако он делал прямой коридор странным образом у́же и длинней, отчего тот вообще казался бесконечным.

Темнели двери.

И решетки на них гляделись мрачно, как и кандалы, вывешенные каким-то шутником в коридор. А вот и престарелый скелет, скраденный во времена незапамятные из анатомического кабинету и обряженный в лохмотья. Было дело, Димитрий распорядился скелет убрать, но после передумал.

Традиция-с.

Да и на многих гостей вид сего несчастного – а заросшие паутиной кости гляделись пренатуральнейше – действовал положительно.

Вот и лже-Навойский сглотнул.

Побледнел ощутимо.

– Прошу вас, – Димитрий гостеприимно распахнул дверь из зачарованного дуба. Хлопнул, активируя камни. – Располагайтесь со всеми удобствами. Их туточки не сказать чтобы много, но хватит, да… на первое время хватит. А там уже и суд, и плаха…

– К-какая? – Действие зелья стало ослабевать, если клиент сумел не только заговорить, но и без дозволения присел на дощатую кровать.

– Какая-какая, обыкновенная, которая с палачом. Правда, в нынешние просвященные времена грамотного палача отыскать непросто. Всё де гуманисты виноваты… но, может, государь смилуется и веревкою пожалует? А то ж, поверьте, мало удовольствия, когда вам голову недоучка рубит.

Лже-Навойский сглотнул.

И в волосы себе вцепился, дернул:

– Что вы… как вы…

– Одно крайне редкое, специфического толку зелье… голос сирены. Говорят, придумали его сицилийские потаскухи. Одна капля – и человек лишается собственной воли, он готов сделать все для того, чей голос слышит… к примеру, камзол снять. Вам не жарко?

– Н-нет.

– Жаль, опять колоть придется.

– Нет! Вы… вы не понимаете… если кто-то возьмется… попробует снять… она треснет.

А вот это уже интересней, намного интересней.

– Ты один такой?

Хлопнул ресничками. И за волосы потянул, от парика избавляясь. Провел ладонью по ежику светлых волос. Вздохнул:

– Полагаю, что да… вы не подумайте, я не хотел, но он… он умеет убеждать. Знаете, у меня есть сестра… и она… он… я дурак, да?

– Еще какой, – Димитрий подошел к сидящему парню.

Молод.

Лет двадцать, вряд ли больше.

– Она давно у него… то есть с ним… то есть… он ей голову заморочил. Заставил. Он сказал, чтобы я выбрал, что если откажусь, то он ее заставит бомбу нести. А как я мог?

Никак.

Сестер у Димитрия не было, но он охотно поверил этому разнесчастному идиоту. Вот только плахе до благородных намерений дела нет.

– А ты понимаешь, что умер бы?

– Я и так умру, – паренек виновато улыбнулся. – Он не допустит, чтобы я… только, может, ее не тронет. Как вы думаете?

– Тронет, – жестко сказал Димитрий. – Как твою сестру звать?

– Дарья… и… я вот подумал, вы маг? Структура нестабильна. Как вы говорили, сила взрыва была бы такова, что в зале никого бы не осталось… почти никого… и меня тоже. Но я смерти не боюсь. Лучше так, чем жить, зная, что ее не сберег…

Димитрий вздохнул и поднял очи к потолку.

Вот же…

Умру – и гори все синим пламенем, главное, что сестрицу дорогую спасу. Конечно, спасет… а остальных? Пусть императорская семья – на них не раз и не два покушались, но ведь в зале кроме них еще сотни и сотни людей… пожилых.

И молодых.

И совсем юных, вроде дебютанток, которых на представление ко двору пригласили. Их не жаль? А чего жалеть, если совесть умрет вместе с героем.

Смертью храбрых.

– Дурак, – сказал Димитрий, придержав пару слов покрепче.

А паренек кивнул, соглашаясь, мол, как есть дурак, только что делать, если дурость, она такая, урожденная, и самому с нею справиться не выходит.

– Покажи, что там у тебя…

– Вы купол хоть поставьте, – паренек поерзал. – Чтоб если оно вдруг…

– Как взорвать должен был?

– Подойти поближе… чтоб наверняка… чтоб шагов с пяти, а лучше вовсе подле трона, но если не получится, то шагов с пяти. Пуговку оторвать. Вот эту.

Он указал на золоченую, украшенную зеленым камнем пуговицу.

– Руки! – рявкнул Димитрий.

Не хватало, чтобы случайным прикосновением этот идиот прекраснодушный заклятье пусковое активировал. И парень послушно застыл.

– Звать как?

– Егорушкой.

– И что ты о заряде знаешь… Егорушка?

На щеках паренька вспыхнул румянец, должно быть, обидно стало за тон, которым Димитрий имя произнес.

– Я… он… он сказал, что с трудом получилось… купец Сафронов для горных работ взял попробовать и дюже ругался, что возни много. На подводе не довезешь, чуть колбутнешь бутыль, она и того… у него всего пять зарядов было.

Пять?

Мать его…

– Три он на испытаниях извел. – Егорушка глядел светлыми наивными очами, и чужое лицо сползало с него медленно, издеваясь будто бы. – Еще один хотел на хлебные склады отвезти, но чего-то там не заладилось… злился крепко. А этот вот мне вручил. Он… я думаю, если структуру стабилизировать…

Ага, еще бы знать, как это делается.

– А ты…

– У меня особый дар, – Егорушка вздохнул тяжко. – Я с материями не работаю. Не умею. А вы?

– И я не умею, – признался Димитрий, прикидывая, доживет ли этот герой, пока он за помощью сходит, али все же рискнуть? Нет, камера взрыв выдержит.

В теории.

А проверять на практике не хотелось бы.

– И давно ты при дворе, Егорушка? – Димитрий прикоснулся к зеленой ткани, пытаясь услышать, что происходит за ней. Вот громко стучит сердце бестолкового взрывателя.

А ведь не мог чужак рассчитывать только на него.

Не мог.

Слишком продуманный план. Слишком долго готовились к этому проклятому балу, чтобы доверить успех бестолковому мальчишке.

А вдруг бы силы духа не хватило?

Все ж верная смерть… или убеждение? С менталиста хватит повесить на разум цепь, за которую после только и надо, что дернуть.

И все одно ненадежно.

Значит, колб не пять? Есть шестая? Или седьмая? Или…

Вещество отозвалось, пусть структурная магия никогда-то не давалась Димитрию, слишком сложными ему казались все эти расчеты.

Плотность. Вес. Переменные Тарина.