«Удивительно, – писала она ему после рождественскихпраздников, – как все они не понимают меня. Мне кажется, они считают меняхолодной и кичливой, и я их не разубеждаю. Так легче и, возможно, спокойнее,чем позволять кому-либо знать, как горит и ноет все внутри».

Она все еще скучала по Брэду, но теперь к этому прибавилосьнечто большее. Ей не хватало кого-то рядом, человека, с которым можно было быпоговорить, поделиться переживаниями, посмеяться, сходить погулять. Ей было непо себе от мысли, что с кем-то можно заниматься тем же, чем она занималась сБрэдом, даже если этот кто-то – Тэдди. При мыслях о мужчинах ей делалось ещетоскливее и грустнее, они напоминали ей, как она одинока.

«Временами мне кажется, что так будет вечно. Я всегда будуодна, здесь, с Ванессой, вечер за вечером, год за годом, в этой квартире,работать в этом же магазине, и никто никогда не вспомнит обо мне. Иногда меняэто пугает, Тэдди. Складывается так, будто ты остался единственным, ктопо-настоящему знает меня».

Конечно же, оставалась еще Марчелла, но прошли уже годы стех пор, как она в последний раз виделась с ней, Марчелла стала теперь частьюее прошлой жизни. Письма, которые за нее писали, были сумбурными и нескладнымии не удовлетворяли Сирину. В сущности, оставался один лишь Тэдди, находившийсяза тысячи миль, в Корее. Только в последние несколько месяцев этой войны ониоба начали понимать, что с ними происходило. После двух с половиной летпереписки, обнажая друг перед другом душу, поддерживая один другого черезтысячемильные расстояния, Сирина наконец-то поняла, почему за эти три года унее так и не появился мужчина. Она ждала его, Тэдди.

В то утро, когда объявили об окончании войны, Сирина была вмагазине, в вечернем костюме из черного бархата, с накрахмаленным жесткимворотничком. Она стояла посреди модельного павильона, и слезы струились по еещекам.

Продавщица смеялась, глядя на нее, другие возбужденнопереговаривались между собой. Война в Корее закончилась! Сирине хотелосьзакричать от радости.

– Он возвращается домой, – прошептала она. –Он возвращается домой!

– Твой муж? – поинтересовалась продавщица.

– Нет. – Она медленно покачала головой судивленным выражением на лице. – Его брат.

Женщина довольно странно посмотрела на Сирину, и онавнезапно поняла, что теперь ей предстоит ответить на самый главный вопрос. Годыпереписки подошли к концу. Кем для нее станет Тэдди?

Тэдди возвратился с Дальнего Востока третьего августа. Кактолько он ступил на землю Сан-Франциско, так в тот же момент стал официальноуволенным из американской армии. Служба его прошла в самом пекле войны, и онполучил такую разностороннюю практику, какая выпадала на долю лишь оченьнемногих врачей в США. Теперь он собирался в Нью-Йорк, чтобы еще годпостажироваться у одного выдающегося хирурга. Но ни о чем об этом он не думал,когда спускался по трапу самолета. Его белокурые волосы поблескивали на солнце,лицо покрывал темный загар. Он всматривался в лица встречавших. Как сильно всеотличалось от того дня, когда он отплывал на корабле из Окленда. Теперь он себячувствовал совершенно по-иному. Он воевал три года, совсем недавно емуисполнилось тридцать лет.

Тэдди чувствовал, что за три года войны все в нем совершенноизменилось: интересы, потребности, ценности. За время долгого перелета изЯпонии он неотступно думал о том, как вернется в новую жизнь. Три года он невидел своей семьи. Письма матери рассказывали о том, что у них происходит, ноон всегда ощущал какую-то легкость оттого, что находился далеко от дома. Грегписал редко, от силы одно-два письма за год. Отец умер год назад. Друзьяпостепенно перестали писать… Кроме Сирины. Его соприкосновение с этим миромосуществлялось через нее.

И вот теперь он возвращался назад, в мир, который стал емунезнакомым. Сейчас он пытался отыскать в толпе женщину, которую не видел тригода.

Пока он медленно шел к месту выдачи багажа, глаза еговнимательно вглядывались в толпу. Вокруг покачивались таблички с фамилиямиприлетающих, приветственно взлетали букеты цветов, слезы струились по лицам,нетерпеливые руки рвались навстречу к мужьям, сыновьям, возлюбленным,отсутствовавшим долгие годы. Вдруг совершенно неожиданно он увидел Сирину,такую сногсшибательно красивую, что от одного ее вида защемило сердце. Онастояла, высокая, с широко раскрытыми глазами, спокойная, в красном шелковомплатье, плотно облегающем фигуру, шелковистые волосы свободно ниспадали наплечи, а изумрудно-зеленые глаза были устремлены прямо на него. Как и она,Тэдди держался до странности спокойно. Он не ускорил шага, не бросился к ней, аподошел спокойно. Затем, словно оба они знали об этом заранее, он крепко обнялее и изо всех сил прижал к своей груди. У обоих на глазах выступили слезы,потом, забыв о годах, улетевших прочь, он жадно поцеловал ее в губы, словносбрасывая с плеч тяжесть долгих лет одиночества и боли. Так, не разжимаяобъятий, они стояли некоторое время, затем отступили и внимательно осмотрелидруг друга с головы до ног. Когда Сирина подняла глаза, Тэдди увидел в нихглубокую печаль. Тэдди возвратился к ней, это она теперь понимала, но Брэд невернется никогда. Ей казалось, что все эти три долгих года в Корее находилсяБрэд, а не Тэдди. И только теперь со всей отчетливостью Сирина осознала, чтомуж потерян навсегда. Все годы переписки ей чудилось, будто она пишет письма нетолько Тэдди, но и Брэду. Они оба слились для нее в единое целое. Теперь же онастолкнулась с жестокой реальностью. Ее сердце бурно колотилось, она стараласьвзять себя в руки и не дать печали отразиться на лице.

– Здравствуй, Сирина.

Она улыбалась, оправившись от первого шока. Затем ониодновременно посмотрели на маленькую девочку, стоявшую рядом с матерью. Воттеперь-то три прошедших года предстали с особой отчетливостью. Ванессе было ужепочти семь лет. Светло-голубые глаза Тэдди смеялись, лицо озарила нежнаяулыбка.

– Спорю, что ты не помнишь своего дядю Тэдди.

– Нет, помню. – Девочка слегка склонила головкунабок, а когда улыбнулась, Тэдди увидел дырки на месте двух переднихзубов. – Каждый вечер перед сном мамочка показывала мне твою фотографию.Твою и папину. Но он не приедет. Так мне сказала мама.

– Да, это так. – Словно острым лезвием, больрезанула и Сирину, и Тэдди, но он продолжал улыбаться. – Я сильно скучалпо тебе.

Девочка кивнула с серьезным выражением на лице и, окидываяего взглядом с головы до ног, спросила:

– Ты правда доктор? – Тэдди кивнул, и на ее лицеотразилась тревога. – А ты не станешь делать мне укол?

Он рассмеялся, покачал головой, поднял ее и посадил себе наплечи.

– Конечно же, нет. А как насчет мороженого?

– Ура! – воскликнула Ванесса.

Они стали пробираться к транспортеру, по которому двигалисьчемоданы. Тэдди подхватил свой, и теперь можно было отправляться домой, вквартирку, которую он помог отыскать Сирине еще до отъезда в Корею и которуювспоминал почти каждый вечер там, в корейских джунглях. И вот теперь, продолжаявсматриваться в Сирину, он видел, как сильно она изменилась. Он ничего несказал ей по этому поводу, пока они не устроились в комнате, попивая кофе ипоглядывая через окно на бухту.