Второй кивнул и, выдохнув, они понесли воду в сторону лагеря.

— Хвала Мардуку, — прошептал я, — кажется, у нас появилась надежда.

Тупая ноющая боль, вновь вспыхнувшая в левой руке, заставила меня опустить глаза и посмотреть на повязку. Сквозь пожелтевшие и подсохшие пальмовые листья виднелась ткань, еще недавно бывшая частью одной из шерстяных накидок. К своему неудовлетворению, я подметил, что на перевязи снова проступили бурые пятна, хоть и не в таком количестве, как раньше.

— Понимаю, что сейчас не самое подходящее время, — тихо произнес я, — но у тебя, случайно, не осталось еще немного того животного жира?

Бастет обернулась ко мне. По ее лицу можно было понять, что она не совсем расслышала то, что я говорил. Ее мысли находились где-то далеко от этого злосчастного места.

Поэтому я добавил, многозначительно глянув на поврежденную руку:

— Повязка. Ее нужно сменить.

— Да, конечно, — вяло ответила Бастет, подхватывая горшочек с жиром и чистый кусок ткани, — это последний, больше перевязывать нечем.

— Ничего страшного, — улыбнулся я, — возможно, завтра перевязка мне уже не понадобится.

Она ничего не ответила, а, молча, начала это неприятное, но необходимое действие.

— Но небольшая надежда есть, — произнес я.

— Какая? — спросила Бастет, не поднимая взгляда.

— Помнишь гиену, что ты сбросила в колодец?

— Да.

— Кажется, это приносит свои плоды.

— Они отравились?

— Именно! Несколько человек, так точно. И они пока не знают, что послужило тому причиной, поэтому продолжают набирать воду. А это значит, что из строя может выйти еще не один наемник.

— Надеюсь, они сдохнут в муках, — произнесла Бастет таким спокойным тоном, словно речь шла о рецепте хлебной выпечки.

— Сколько людей у Азамата?

Бастет задумалась на секунду, а затем ответила:

— Три десятка.

— Численное преимущество… болезнь в стане врага… — задумчиво произнес я, — шансы есть. Беспокоит только, что наемники ожидают нападения.

Бастет снова промолчала, продолжая умело обрабатывать рану и накладывая новую повязку. На этот раз боль была не такой сильной. Даже тогда, когда она втирала жир в рану. Так, что я вполне сумел сдержаться и не застонать.

Близость ее обнаженного тела вновь пробудила во мне целую кучу всевозможных чувств. Прекрасно осознавая, что сейчас неподходящий момент…

«совсем неподходящий»

…я непроизвольно протянул руку и нежно прикоснулся к ее левой щеке, как раз, когда она закончила делать перевязку и наложила поверх ткани засохшие пальмовые листья. Бастет медленно подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Я ожидал, что она откинет мою ладонь в сторону или, как следует, ударит меня по лицу, но ничего подобного не произошло. Более того, моему искреннему изумлению не было предела, когда в следующий миг она впилась своими губами в мои. Однако мне некогда было его выказывать. Впервые за долгое время со мной произошло нечто приятное. Нечто, способное свести с ума и затмить разом все проблемы этого мира. И я не собирался тратить драгоценные мгновения на размышления — почему так произошло? Те минуты, что я провел с Бастет в то утро, навсегда остались в памяти и не шли ни в какое сравнение даже с самым богатым храмом любви Вавилона.

— Можно спросить? — шепотом произнес я.

Она ответила не сразу. Видимо, крепко заснула после нашего соития. Ко мне же сон наотрез отказывался приходить, несмотря на сильную слабость. Поэтому мне приходилось лежать, молча, смотря в потолок, обуреваемый мрачными мыслями под звуки тихого покачивания палатки на слабом ветру и отдаленные голоса наемников.

— Хм, что? — Бастет шевельнулась и открыла глаза, а затем прижалась крепче к моему правому боку.

— Я хотел спросить тебя кое о чем.

— Ну?

— Это неприятный вопрос.

— Тогда не надо.

— Почему?

— Не порти момент.

Я хмыкнул:

— Ну, хорошо. А об Азамате поговорить не хочешь?

— У меня вообще нет желания говорить. Возможно, это последний день в моей жизни, и я точно не хочу провести его в пустой болтовне.

— Они знают, что ты не моя рабыня? — все же задал я один из волновавших вопросов.

Бастет сильно толкнула меня коленом. Я даже слегка поморщился.

— Нет, — грубо ответила она, вновь закрывая глаза и всем видом показывая, что разговор окончен и дальнейшие расспросы бессмысленны.

Вскоре ее дыхание снова стало ровным и спокойным. Видимо, нубийка опять погрузилась в сон. Мою же голову продолжали раздирать всевозможные мысли и варианты дальнейшей судьбы.

В горле все пылало и пересохло. Сильно хотелось пить, но я не решался пошевелиться, рискуя разбудить Бастет.

«Ничего страшного. В конце концов, я могу еще немного потерпеть».

Ветер стих, и в окрестностях установилась полная тишина, лишь изредка нарушаемая приглушенными возгласами караванщиков. Такое умиротворенное спокойствие угнетающе действовал на меня. Жар от солнечных лучей, пробивавшихся внутрь, лишь ухудшал состояние. Добавившаяся ко всему этому слабость заставила-таки начать проваливаться в полудрему.

Я уже готов был отойти ко сну, как вдруг услышал шаги. Судя по звукам, людей было несколько. Бастет быстро проснулась и резко отпрянула от меня, забившись в угол палатки. Я же присел, опираясь о локоть здоровой руки, в ожидании непрошеных гостей.

И они не заставили себя долго ждать.

Полог палатки одернулся, впуская внутрь лучи слепящего солнца. На секунду я прищурился, а затем, когда ткань опустилась, мои глаза сумели разглядеть гостя. Им оказался Ассис. С непроницаемым лицом, в полном вооружении, он опустился на корточки и впился в меня своим изучающим взором, от которого стало не по себе.

— В чем дело? — произнес я, облизывая пересохшие губы.

Ассис ответил не сразу, а еще около минуты продолжал буравить