перепадали теплые дожди: оделся лес, потому что запоздавшие почкой деревья распустили листву, опередивши березы; вздохнула и озимь, и хотя не обещала соломы, но стала обнадеживать колосом и зерном.

Перемежились дожди, начала затягиваться сухмень, начал задерживаться рост озимых и яровых всходов. Стали жолкнуть и сохнуть травы. Из лесов наносит крепким запахом гари, а там, где весной были болотца, показался дым и сильно чадит. Началась засуха.

Стали ждать лесных пожаров и сгоняли народ рыть канавы и зажигать встречные костры из валежника на старой и густой хвое. Принялись опять Богу молиться; поднимали из сел иконы и обходили луга и поля с хоругвями и со свечами; дождили попы кропилом - что-то будет?

Случается и так. После жаркого дня сухого лета на белесоватой матовой синеве неба растягивались широкие полосы густых облаков и рдели по краям пурпуровыми огнями. Било солнце из облаков этих вверх золотыми лучами, как венец из иконы. Затем облака очень быстро сгущались, исчезал свет, бегали по облаку змейки молнии, ждали громовых раскатов, боялись «разбойничьей ночи». Выгоняли кошек и собак из избы; на священные уголья бросали золу, обрезали себе ногти, чтобы не скрылся в них дьявол. Сейчас Илья-пророк погонит его огненными прутьями и загремит колесницей.

Все толку мало. Громовые раскаты стали встряхивать избы; молния зажгла дерево и убила корову. Вихри, в которых сидят злые духи, рвут крыши. Неудержимые потоки воды размывают поля и луга и низменные из них заваливают невесть где намытым и невесть откуда принесенным песком. Высокие ели валит вихрь вверх комлем. Крупный, в голубиное яйцо, град ломает на полях солому и выколачивает весь хлеб с корнем, забивая в землю оторванные колосья.

Там, где ильинские села и построены в очень давние времена на речных подолах пятницкие часовни над родниками, в особенности собирались густые толпы и, не расходясь, молились целыми днями. К мощам угодников и к чудотворным иконам тянулись православные сотнями, и целыми тысячами скоплялись они там, где приходило время храмовому празднику особо чтимого святого.

На монастырских дворах разбирались кто за чем. Оказывалось за разным: одни о дожде, другие - о вёдре.

- Пытали все пробовать - ничего не помогло.

- Смотрели бы на птицу, на скотину.

- Вороны играют кверху. Белая и рыжая коровы в стаде все впереди; свинья чешется, галки собираются к вечеру гурьбой и кричат. Толкуны комаров и мошки стоят столбом: не бывать дождю .

- У старых людей бы попытали: не болит ли спина, не кипит ли в ушах сера, не залегает ли нос?

- Нет, говорят, все по-старому, все-де икота мучает. Все перепробовали. Вот сюда пришли - не поможет ли? - толковали ближние богомольцы с дальними и с кротостью и терпением отстаивали монастырские службы, из которых поздняя обедня с молебном - самая продолжительная.

Все таковые, весь серый, молчаливый, с затаенной мыслью и скрытым горем, бедный народ наполнял собой церкви на ранних обеднях, с преимущественным обладанием женского пола, среди которых выстаивали службу и присяжные богомолки.

Соборная архиерейская обедня привлекала почти исключительно чистый городской народ в смазанных и личных сапогах, в синих сибирках, в разного покроя пальто: все это либо торговый народ, либо мещане с разночинцами и чиновниками. Все они явились сюда потому, что уж очень близко, очень весело и любопытно, и притом не столько помолиться, сколько поглазеть в полное и продолжительное удовольствие. Они и не скрываются в том, обличая себя разговорами и движениями.

Из женского пола была все одна смешливая и игривая молодежь в красных и ярких цветов ситцах, пришедшая тоже больше поглазеть, чем помолиться: матери будили их к ранним обедням - они не поднялись и не пошли.

Вот одна из таких тараторит, стоя у крыльца при входе на паперть:

- Палку-то в церковь он внес простую - поповскую, а там что-то с ним сделали, по церкви-то понес он другую, с зубьями, золотую, высокую-высокую, а за ним заговорил кто-то, да так-то громко! А там меня повернули к ним затылком, я и не опомнилась, как из дверей-то меня сюда выпихнули. Пойду-ка на базар!

Общее внимание действительно сосредоточивалось на архиерее. Глаза всех напряженно устремлены были на то, как он облачался среди церкви (причем два иподьякона торопливо завязывали ленты и застегивали на боках пуговки), как умывал он руки, ставил в стихарь молодого человека. При этом толпа начинала тесниться и все вставали на цыпочки, бесцеремонно облокачиваясь руками на плечи передних. Особенное произошло движение и выразился усиленный интерес в то время, когда повели от алтаря нового ставленника, который два раза поклонился в пояс, в третий прямо упал архиерею в ноги.

На этот раз в толпе можно даже было слышать вопросы и разговоры:

- Чей такой?

- Гружининского старого дьякона сын. Недавно свадьбу играли.

- Во священники?

- Нет, во диаконы: тех после ставят, этих завсегда прежде.

- Как бы поглядеть?

- А я посторонюсь, посмотрите!

- Стрижет, что ли?

С криком и взвизгами ринулась молящаяся толпа вперед, когда очистилось архиерейское место среди самого торжественного и увлекательного пения «Приидите, и поклонимся», и обнаружила такое же настойчивое и сильное движение назад к дверям и далеко потом, когда раздался из-за аналоя одинокий голос говорившего проповедь.

Ближние потеснились и сгрудились ближе к солее. В задних и средних рядах началась толкотня, раздавались толчки и пинки во все стороны и вырывалась воркотня, упреки и даже сердитая брань.

Проповедник - молодой человек, с гладко выстриженными волосами и в золотном стихаре - крикливым голосом, не владея интонацией, объяснял причины пришествия на землю Спасителя ради нашего спасения.

Подыскивая доказательства во псалмах Давида, в писаниях пророков, он всякий раз выкрикивал свой вопрос, положенный в основание хрий, и на короткое время при этом примолкал. Потрудился он много, блуждая без конца в заповедном круге; казалось, мог бы не кончить до завтра, не щадя усилий для доказательства истины, которая всем давно известна и общепонятна. Вот бы и прямые доказательства перед глазами - полная церковь верующего в то и молящегося Спасу народа. Вот и прямой ответ на существенный ответ проповеди.

- Я ничего не понял, мудрено говорит. Да кто он такой?

- Нашего попа сын, профессор семинарии; видел, отец-от из северных дверей выглядывал все время.

- Так ведь мы-то - не попы и не семинаристы! Как понимать слово его?

- Каково ваше суждение по выводу впечатлений? - допытывал сам проповедник подвернувшегося ему знатока, но получил короткий ответ:

- На