– Эйру Латаль. Я попросил её отложить все дела и помочь вам в подготовке праздника. И очень рад, что она согласилась.

– Вот как, – произнесла Эйра еле слышно.

– Виконт Ланир, – проговорил Адэр. – От успеха мероприятия зависит ваше будущее. Не забывайте об этом.

Виконт поклонился, предложил Эйре присесть на диван и, разместившись рядом с ней, открыл сценарий.

Войдя в кабинет, Адэр разорвал заявление Муна и придвинул к себе протокол заседания Совета.

***

Сибла смотрел на подростка, вытирающего слёзы и сопли.

Отец мальчишки – щуплый мужичок с жиденькой бородкой – отвесил сыну увесистый подзатыльник:

– Как можно засрать себе жизнь в тринадцать лет?

Подросток зарылся лицом в ладони и разрыдался.

– Вы не знали, чем он занимается? – спросил Сибла.

– Говорю же: нет! Я пошёл в уборную, а там… в дыре, внизу… что-то плавает. Вытаскиваю: котомка. В ней его вещи: штаны, рубаха, майка. Всё в крови. Убить ума хватило, а сжечь ума не хватило. – Мужик с хлопком прижал руки ко лбу, покрытому потом. – И что теперь делать?

– Я не хотел её убивать, меня заставили, – пробубнил подросток в ладони.

Мужик затряс руками:

– Как теперь жить, зная, что твой сын убийца?

– Они сказали, что на том свете всё равно: убийца ты или вор, – проговорил мальчишка, перемежая слова всхлипами.

– Так ты ещё и вор?

– Она проститутка. Они сказали, что я сделаю доброе дело.

Мужик врезал кулаком сыну в ухо. С виду тщедушный, а силы не меряно. Мальчишка как пушинка слетел с табурета, проехал по полу и тюкнулся головой в стену.

Сибла окинул взглядом исповедальню. В ней было пусто, как и на душе. И только шестирукий святой равнодушно пялился с полочки для реликвий.

– Вы ничего не знали… – произнёс Сибла.

– Не знал. Честно, – простонал мужик. Поднявшись, приблизился к сыну, потряс за плечо. – Вставай. Я погорячился. Вставай.

– Вы отец, вы обязаны знать, – промолвил Сибла, наблюдая, как тот неумело поглаживает рыдающего мальчика по спине.

– Да у меня забот полон рот, – взбеленился мужичок и заметался по комнате, натыкаясь на стены словно слепой. – Я пашу сутками, чтобы кормить семью, платить за дом и школу, покупать эти чёртовы бляшки с хлыстом. У меня мать в инвалидной тележке. Я прихожу с работы и убираю за ней дерьмо, потому что жена брезгует. Я соскабливаю дерьмо с усохших ног, и никого не волнует, что я тоже человек, что мне тоже противно.

– Отправьте её в приют для стариков, – сказал Сибла.

Мужик плюхнулся на табурет:

– Но как же… это же мать…

Сибла кивком указал на скрутившегося в калачик мальчишку:

– А это сын.

– За два года здесь всё поменялось. Кто-то махнул на всё рукой и уехал. Мне, чтобы уехать, надо продаться дьяволу, и всё равно денег не хватит. У всех знакомым проблемы с детьми. Я думал, сия чаша меня минует. Но нет. Этот город жрёт маленькие души. Ему всё мало, мало, мало. – Мужик уронил руки на колени, сгорбился. – Что мне делать? Я не могу сдать его стражам. Какой отец отправит сына в тюрьму? Из-за кого? Из-за шлюхи! И каким он вернётся? И оставить так не могу. А вдруг его снова подговорят кого-то убить? – Сложил руки перед грудью и с мольбой воззрился на Сиблу. – Спасите его душу, Брат.

– Подойди, – велел Сибла подростку.

Мальчик поднялся. Приблизившись, покосился на отца. Худенькие руки, тощая шея с выпирающим кадыком, прыщавое лицо, торчащие уши; одно ухо покраснело и опухло от удара. В позе больше обиды, чем страха. И ни капли раскаяния в глазах. Ребёнок, познавший вкус убийства, испытавший в полной мере свою власть над другим человеком. Семена Рашора уже дали всходы...

Сибла видел только два пути: либо бороться за каждую крупицу души, вытравливая ядовитые ростки, либо отдать мальчишку Рашору: пусть сожрёт ещё одну загубленную жизнь.

Но разве он, Брат, оказался в преисподней не для того, чтобы разрушать её изнутри? Разве не эту цель он выискивал, блуждая два года по стране, таская на плечах котомку с одеянием ангела?

– Как тебя зовут? – спросил Сибла.

Мальчишка шмыгнул носом и снова покосился на отца:

– Дин.

– Ты знаешь, Дин, что тюрьма для мальчиков и взрослая тюрьма находятся в одном искупительном поселении?

– Не знаю.

– А знаешь, что некоторые взрослые дяденьки делают с мальчиками?

– Зачем вы это говорите? – возмутился отец ребёнка.

– Я взрослый, папа, – ответил Дин спокойно. – Я всё знаю.

– Бог мой, – всплеснул отец руками.

– На улице «Штанов» два публичных дома. Там работают только парни. И мужиков ходит к ним больше, чем к шлюхам.

Отец вновь вскочил с табурета и заходил, причитая:

– Боже мой… боже мой… мать ему сказки рассказывает, а он… боже мой…

– Ты туда ходил? – спросил Сибла.

– Нет. Пацаны рассказывали.

– Боже мой… куда бежать… куда бежать… – продолжал бормотать отец.

– Пап… я больше никого не убью, – проговорил Дин слезливым тоном.

Отец затряс кулаками:

– Не верю! Не верю! – Кинулся к сыну, сгрёб его в охапку. – Это всё они. Бедный мальчик.

Сибла похлопал его по плечу и отвёл в уголок:

– Оставьте сына у нас.

Отец часто закивал:

– Да-да, конечно. Помогите ему. Если мать узнает… Как пережить?

– Вы не сможете с ним видеться.

Отец закивал:

– Да-да, конечно. – И вдруг застыл, расширил глаза. – Почему?

– Потому что ваша любовь помешает стать ему человеком. Ваш сын упал, низкоупал, и только любовь Бога поставит его на ноги.

– Я никогда его не увижу?

Сибла улыбнулся:

– Увидите. Может, через месяц. Или через два. Оставьте свой адрес, мы вамсообщим.

– Я принесу его одежду.

– Не надо.

Закрыв мальчика в исповедальне, Сибла провёл несчастного отца к себе в кабинет, взял с него письменное разрешение на перевоспитание сына. Распрощавшись, отправился в подвал.

Братья выгребали из деревянного ящичка деньги и складывали монеты в стопки. На проповеди приходило всё больше и больше народа. Людвин считал, что кто-топригоняет людей в дом молитвы, и этот «кто-то» – Хлыст. Кому ещё моглипонравиться слова, призывающие почитать и поклоняться истинному хозяину города? Однако самого Хлыста среди «прихожан» не было.