Я нашла Антона на заднем дворе у большого костра, в котором тлели плакаты с последнего митинга. Внутри что-то дрогнуло, но я решительно двинулась в сторону парня, сидевшего на скамейке и лениво разглядывавшего огонь.

– Решил отступиться от своих протестов? – громко спросила я, но Елизаров не вздрогнул от моего голоса, почувствовав мое приближение заранее.

– Какой теперь в этом смысл? Все узнают, что я лгал об отсутствии соулмейта.

– Я могу сохранить это в тайне, если так тебе будет спокойнее, – я произнесла это достаточно уверенно, чтобы он мог не сомневаться в моем обещании.

Между нами повисла неловкая пауза. Я прятала руки в карманах толстовки, пытаясь скрыть дрожь. Антон даже не повернулся в мою сторону, продолжая безучастно смотреть перед собой. Мне так хотелось, чтобы наши взгляды встретились, чтобы он понял, что я здесь, рядом, что я не собираюсь сбегать, чтобы он увидел в моих глазах то, ради чего стоит заткнуть свою гордость и сделать шаг.

– Это не единственная причина.

– Расскажешь? – я подошла к нему ближе и села рядом.

Мы не смотрели друг другу в глаза, не касались друг друга плечами, лишь наблюдали за языками пламени, пожирающими то, во что верил Антон.

– Я ненавижу ложь, помнишь?

– Помню.

Он тяжело выдохнул, словно готовился к непростому признанию.

– На каждом из митингов, когда я стоял на сцене, я говорил правду. О том, как я ненавидел систему, о том, что она лишила нас свободы, что нас приравняли к домашнему скоту.

– Я была на том митинге, можно без подробностей.

– В тот вечер, когда я держал тебя за талию, когда ты касалась моей руки, я захотел стать домашним скотом, Ева, – уже знакомая горькая ухмылка появилась на его губах. – В этом вся проблема. Эту мысль сгенерировал мой мозг, и я больше не имею права убеждать юнцов в том, что они должны бороться, потому что я сам не хочу этого. Я хочу иметь возможность каждый день касаться тебя, я хочу быть влюбленным. Это ломает меня. Крушит все мои принципы. Но я ничего не могу с этим сделать. Я выдохся.

Я осторожно взяла его за руку, сплетая наши пальцы.

– Сегодня мой отец сказал, что у каждого своя правда, и его правда в том, что он полюбил бы мою маму несмотря ни на что, в каком бы мире он ни жил. И я вдруг подумала о том, что я бы тоже влюбилась в тебя: это было неизбежно. Ты так заразительно смеешься, ты столько всего знаешь, не боишься бросать вызов этому миру, у тебя на все есть свое мнение.

– Еще я очень красивый.

– И это тоже, – я улыбнулась, и мы наконец встретились глазами. – Не забывай: я хотела играть с тобой, еще когда была совсем крохой, потому что уже тогда ты чем-то мне приглянулся. Хоть ты и не хотел таскаться с мелкой девчонкой под ручку.

– У тебя не было одного зуба, это испортило бы мне всю репутацию.

– Ты шутишь, это хороший знак, – он сжал мою руку чуть крепче. – Что, если те ученые что-то да понимали в жизни? – Я повторила папину фразу, чтобы звучать убедительнее.

В карих глазах снова отражался огонь, я словно перенеслась в день протестов на набережной, только в этот раз от безумного взгляда не осталось и следа. Антон смотрел на меня так, словно я была всем его миром, отчего бабочки в моем животе превратились в тугой узел.

– Можешь больше не стараться, Ева. Я все равно уже проиграл.

– Или, наоборот, выиграл, – мои пальцы скользнули по его щеке, и он прижался лицом к моей ладони, зажмурив глаза. – Поцелуй меня, – прошептала я.

И он поцеловал.

Сьюзи Литтл

Облако из озерных вод Тадзава [26]

С

тех пор, как из великого хаоса первородный бог создал Нихон, екаи [27] берегут и охраняют благословенную землю. Незримой тенью падающего лепестка сладкой сакуры они кружат над островами, следя за благополучием островов. Они живут среди нас, принимая человеческий облик, и по сей день. Так было всегда, так будет и до конца дней, пока великий хаос не обрушится на землю и не уничтожит все живое. Так было и в те времена, когда вихрь огненных войн охватил землю, и не было такой страны, которой не пришлось бы участвовать в ней.

Среди екаев существовали те, что могли с помощью ритуального танца, имитирующего поле брани, породить в небе звезду, которая способна остановить любую войну. Только лазурный дракон и Алая Птица, пылающая вечным огнем, создающие брачные узы, как Инь и Ян, способны породить ту звезду. В то время все екаи ждали ритуального танца – уж больно силен и неподатлив был враг. Только, вот беда, последняя Алая Птица ушла в долину желтых рек давным-давно и не возрождалась уже несколько столетий. Все острова, над которыми восходит солнце, ждали чуда, ибо последний лазурный дракон был слишком мал и не способен спасти страну в одиночку…

Япония, 9 августа 1945 г.

Вот уже двести лет подряд ему снился один и тот же сон. В прошлой жизни, когда он был человеком, у него была молодая жена Камико, что значит высший ребенок. Красивая, как бутон магнолии, распустившийся весенним свежим утром, и добрая сердцем, как природный дух, созданный любить все живое на Земле. Они только поженились и только начали пробовать на вкус первые бутоны супружеской жизни, чья сладость подобна молодому сливовому вину. Казалось, ничто не может помешать их счастью. Он служил при императоре во дворце и пользовался благосклонностью потомка богини Аматерасу. Все самые важные и тайные дела император поручал молодому вельможе. Когда его отправили с особым поручением в замок Эдо к сегуну Токугава, он обещал молодой супруге вернуться с милым подарком – самым красивым кимоно, которое только сможет найти. Непременно с вышитыми золотом аистами и тяжелыми ветвями сосны, в знак верности семьи, благоденствия, постоянства и долголетия. Камико хотелось наряд непременно из красного шелка. Молодой супруг сдержал обещание – выбрал самое роскошное, шелковое, расписанное и расшитое лучшими мастерами. Пара тонконогих журавлей на фоне солнца готовы были взмыть в небо, чтобы воссоединиться в волнах ветра в брачном танце. Довольный покупкой, молодой вельможа ехал не торопясь, представляя, как жена обрадуется такому подарку. Но увидеть счастливую улыбку на лице возлюбленной было не суждено.

Во время его отъезда по чьей-то неосторожности загорелся императорский дворец. Все в