суда, он улыбнулся и подмигнул: — Но не просто биться, а как у Арта Блейки — на слабую долю. А лучше, конечно, как у Кристиана Вандера».

Это было последнее слово Ицхака, и я снова ушел на дно.

Мне стало по-настоящему страшно

«Когда я думал, что достиг самого дна, — снизу постучали». Это Станислав Ежи Лец про меня сказал. Я, правда, тогда еще не родился, ну, когда Станислав Ежи Лец это сказал, но это он про меня сказал. И про суд над Ицхаком. Так вот, когда я достиг самого дна — снизу постучали. Сross-stick по ободу малого барабана. Это Кристиан Вандер, гениальный барабанщик, создавший Кобайю, — более справедливый, чем твой, мир, — неистово пытался заглушить слова судьи, приговаривающего Ицхака к пожизненному заключению.

— Призываю к порядку! — вступил с ним в барабанную дуэль своим молотком судья.

Вера, которую Ицхак обрел в моей съемной квартире на улице Дорот Ришоним, 5, плакала, потеряв себя, любовь и надежду.

— Я беременна, — закричала она Ицхаку, но два вертухая — ты и твой второй — уже уводили его из зала суда.

— Что она сказала? — спросил вас Ицхак.

— Ты станешь отцом, — добродушно ответил твой второй.

— Ты — беременна?! — Ицхак попытался рвануть к ней, но наручники, которым он был пристегнут к тебе, не позволили. Вернее, ты не позволил. Ты — это Бог. И ты вытолкал Ицхака из зала суда, невзирая на слезы Веры.

Все ждали финального удара — коды, — но ты очень аккуратно прикрыл за собой дверь Страшного суда. Эта была та самая дверь, что мне когда-то с помойки принес Ави, хозяин моей квартиры на Дорот Ришоним, 5. Вернее, одна из этих дверей. Ави мне тогда их штук пять припер. Или шесть. Сказал, мол, пусть постоят недельку — я потом что-нибудь придумаю. А через месяц я их обратно на помойку оттащил. Ну потому что они у меня практически всю комнату занимали в этой полуторакомнатной квартире, что я у Ави снимал. А сейчас ты очень аккуратно закрыл одну из этих дверей за Ицхаком. И от этой аккуратности мне стало по-настоящему страшно. Она не оставляла места для надежды. В ней не было места любви и вере. Вера заплакала, а я понял, что ты действительно забыл, для чего ты создал этот мир. И я снова ушел на дно.

Шива

Дна не было и времени тоже. Со временем ты поймешь, что времени тоже нет. Так говорил лабрадор. Надо мной проплывали запутавшиеся в хамсине души и вещи; письма к тебе, которые ты не читаешь, но которые читаю я; пятидесятидвухгерцевый кит, подающий сигналы, которые никто не слышит; кактус в пластмассовом горшке; электрическое одеяло фирмы Beurer, которое не одеяло, а Джим Моррисон, но оно все равно уже не работает; нет времени и нет дна, есть только хамсин и тонущий в хамсине мой черно-белый рояль, который на самом деле не мой; в этом мире вообще нет ничего моего, да и мира тоже нет; я часть мира, которого нет; есть только хамсин и старые раны; ключ, который мне дала моя бабушка; бабушки тоже давно нет; но есть ключ и айфон; айфон, который мне когда-то подарил босс, а потом его убили, так что его тоже нет; ключ от квартиры на Соколе, в которой мы были с Дашей, может, ты перестанешь трахать мне мозги и трахнешь меня по-настоящему. Нет ничего только ключ и айфон на который может позвонить Даша но она никогда не позвонит квартира в двух минутах пешком от метро последний вагон из центра осторожно двери хамсина закрываются в настоящий момент абонент не отвечает Господи мой боже зеленоглазый мой плюшевый мишка моего детства похоже у меня были крылья говорит разбившийся о мостовую Амстердама Чет Бейкер пожалуйста позвоните позже не спрашивайте по ком играет Моцарт он играет им всем ты играешь ему вот только тебя нет в настоящий момент телефон не отвечает если это не июъвь то я не знаю что такое июъвь хорошая причина чтобы все испортить эта история началась десять лет назад я наконец нащупываю дно хамсина эта мощенная камнем мостовая Амстердама о которую разбился Чет Бейкер похоже у меня были крылья отталкиваюсь изо всех сил и успеваю вынырнуть.

Мы сидим шиву по маленькому богу Свете. Ицхак сидит пожизненно за убийство убийцы маленького бога без сисек. Мы не должны бриться и слушать музыку семь дней. Мы — это русский еврей Поллак и марокканский еврей Иона. А еще Вера. Авелим. Верующий в тебя еврей Ицхак через восемь месяцев станет отцом. Вера говорит, что у них будет девочка, и надевает на лицо улыбку, как паранджу. Мы назовем ее Света — последнее, что я слышу, и снова ухожу на дно.

Время? На часах 20:47. Но со временем ты поймешь, что времени тоже нет.

Эта музыка будет вечной

Хамсин усиливался эта музыка будет вечной; нет дна и нет времени время стерлось и стало другим; какие-то скрипки вещи и тени впились в чьи-то хрупкие плечи; люди и письма людей к тебе письма которые ты не читаешь но которые читаю я помоги мне Господи тень ко мне повернулась спиной тень уже не танцует со мной; а можно мне не умирать из любви не выходят живым либо мертвым либо уже бессмертным так говорил лабрадор; дорогой Бог прошу тебя сделай так чтоб начиная от бабушки и кончая слонами все были счастливы сыты и обуты Бог забыл слово жалко его, знаешь что Господи иди в жопу; слово которое было в начале да возвысится и освятится его великое имя верующий в тебя еврей Ицхак читает Кадиш по маленькому богу без сисек в одиночной камере тюрьмы где он будет сидеть пожизненно как прекрасно что ты ушла; надо собрать среди теней миньян если я заменю батарейки; ты и твой второй по очереди подсматриваете за Ицхаком через глазок железной двери да будет благословляемо и восхваляемо и лампа не горит и врут календари и прославляемо и возвеличиваемо и в телефонной трубке много лет абонент временно не доступен и превозносимо и почитаемо и черный кабинет и ждет в стволе патрон и величаемо и воспеваемо ученые подсчитали что душа весит двадцать один грамм Всевышний скорбит вместе с людьми оплакивая утрату в своем воинстве; всех расстрелять город сжечь да