– Значит, с Нинкой он попрощался, а сомной – нет… – пробормотала чуть слышно. – Ну да, конечно, так идолжно было быть… Но только зря она тужится, Нинка, все равно она ему никто,так же как и я. И даже если бы деньги нашлись, она бы ничего не получила.Ничего! Тоже осталась бы с пустыми руками. Мне бы Вадик, может, и далчто-нибудь, Ирка – Марине на пропитие бросила бы кусок, а Нинке… ей бы ничегоне перепало, это точно. Пусть Вадик вокруг нее крутился, как вокруг королевыкакой-нибудь, но когда бы дошло дело до денег, он бы ей ни копейки не дал. Такей и передайте!

– Кому? – тихо спросилНестеров. – Кому мы должны это передать?

– Да Нинке Елисеевой! Этойласточке-черноголовке… Сережка так ее называл. Я знала, всегда знала, что у нихлюбовь, с тех пор, как Сережка ездил в Ригу и они там познакомились, в Юрмале…

«В Юрмале! Они познакомились в Юрмале!» –Алена стиснула руки у горла.

– Потом, когда он уже к ней ушел, яходила на нее посмотреть… – бубнила Лариса. – Она даже не оченьмолодая, некрасивая совсем. Что он в ней нашел? У меня тоже черные волосы! А онушел к ней. И Вадьку она сманила, как собачонку! И даже последнее письмо Сергейей написал, а не мне!

Женщина прижала руки к лицу, короткое рыданиесотрясло ее тело, но она не дала воли слезам, а с силой ударила обоими кулакамипо столу так, что тарелочка с бледно-розовыми клубничными пенками подпрыгнула,а поварешка скатилась на пол.

– Уходите отсюда! Больше ничего не знаю!Зачем вы пришли? Уходите!

Алена ринулась в прихожую, Нестеров наступална пятки. В дверях Алена обернулась – Лариса шла следом, прижав к груди кулаки,лицо набрякло морщинами, набрякло ненавистью, стало почти уродливым, почтистрашным. Рот монотонно пережевывал одно и то же:

– Уходите! Уходите!

Дверь гулко шарахнула по косяку, Нестеровсразу кинулся вниз по лестнице, но Алена на мгновение замешкалась и услышала,как Лариса жалобно, тонко, на неестественно высокой ноте заплакала. Конечно, уАлены немедленно тоже полились слезы. Она спускалась теперь ощупью, оступиласьна последней ступеньке и не упала только потому, что Нестеров поймал ее иобнял.

Алена положила голову ему на плечо и такстояла несколько мгновений, подавляя всхлипывания.

– Ты понимаешь, – пробормотал Нестеровв ее волосы, – я, оказывается, о женщинах вообще не имею представления. Яих, оказывается, совсем не знал. Ты понимаешь?!

Наверное, надо было сказать, что в устахмужика, которому за сорок, это признание звучит очень трогательно, а можетбыть, надо было просто-напросто сочувственно, понимающе улыбнуться. Но Аленатолько губу прикусила, чтобы не разрыдаться даже громче, чем рыдала за своейдверью Лариса Серебрякова. Потому что она, конечно же, вспомнила, что шептал ейИгорь – потрясенно шептал, задыхаясь, скользя губами по ее губам, теряя словамеж поцелуями: «Я не знал женщин, я думал, что все, что у меня было, былонастоящее, но я, оказывается, ничего не знал до тебя!»

Игорь, Игорь, Игорь… Что ж, так и получится,как в стихах: «Молитвой моей последней будет твое имя»? Неужели так оно ибудет?!

О любовь, змея подколодная…

– Ничего, – сказала Алена,отстраняясь от Нестерова и с усилием улыбаясь, – у тебя все еще впереди.Пойдем. О, а ведь адреса-то этой Нины мы не знаем… Где ж мы ее будем искать?

Нестеров не двинулся с места, и выражение лицау него было такое странное, как будто он хотел спросить у Алены, в самом лиделе она имела в виду то, что сказала, или что-то другое?

Хотел спросить, но так и не решился…

Вернее, просто не успел, потому что зазвонилего мобильный телефон.

– Алло? – отозвался Нестеров. –Привет. А, уже узнал? Ну, классно!

И вдруг голос его сел чуть не до шепота:

– Что? Что ты говоришь? Да нет, быть тогоне может… Нет, я верю, конечно, верю, просто это очень неожиданно. Адресзнаешь? Бориса Панина, номер дома… квартира… Ясно… Слушай, спасибо, я твойдолжник. Спасибо, будь здоров. Да, я тоже буду… все нормально, нормально. Пока,до связи!

Убрал телефон в карман и уставился на Алену:

– Да, тесен же мир… Зверски тесен! Звонилмой друг, тот, который работает в ГАИ. Знаете, на чье имя выписана доверенностьна вождение автомобиля Юровского? На имя… – Он перевел дыхание: – На имяЕлисеевой Нины Алексеевны. Нины Елисеевой! Понятно? Да? Ну а мне ничего непонятно!

«Продолжается урок анатомии.

Шейные мышцы.

Подкожные мышцы шеи натягивают кожу шеи.Задне-сосцевидная мышца (m. sternocleidomastoideus) двигается в одну или двестороны.

При движении в одну сторону она изгибаетшейный отдел позвоночника в ту же самую сторону и поворачивает голову в другуюсторону. При выполнении этих движений поднимается подбородок.

При движении в обе стороны подымаетсяподбородок, изгибается вперед шейный отдел позвоночника, а также поднимается иудерживается грудная клетка.

Двубрюшная мышца (m. digastricus) в то жесамое время перемещает гиоидную кость и глотку вперед и вверх по отношению куровню языка. Благодаря этому предотвращается попадание твердой или жидкой пищив глотку.

Задняя гиоидная мышца (m. sternohyoideus)перемещает гиоидную кость и глотку назад по отношению к их нормальномурасположению после глотания.

Три скалариформные мышцы (m. scaleni)удерживают и наклоняют грудной отдел позвоночника. Они также приподнимают ребраво время осуществления вдоха.

Глубокие шейные мышцы (длинные мышцы головы =m. longus capitis, длинные шейные мышцы = m. longus colli) удерживают инаклоняют голову и грудной отдел позвоночника…

Нет, это уже лишнее. Лишнее! Достаточно будетплатизмы».

* * *

– Ну, а я думала, вы уже не придете. Обедпропустили, на ужин опоздали… – сказала официантка, ставя около Аленыстеклянный кувшин с темно-розовым морсом и тарелку.

Алена пробормотала что-то, быстро жуя. Салатоказался так же вкусен, как и вчера, можно было только пожалеть, что мисочкатакая крошечная. Зато на тарелке, принесенной официанткой, лежал огромныйжирный шницель, венчающий гору гречневой каши. Ой, нет…

– А нельзя поменяться? – спросилаАлена, выскребая вилкой последние капустинки. – Вместо горячего – ещесалат?

– Не положено, – с сожалениемулыбнулась официантка. – Ничего, каша очень вкусная. А шницель – налюбителя.