— Когда я поняла это… Вы понимаете, что это значит — онлежит рядом с тобой, а ты даже не можешь встать, ты даже не можешь помочь ему.Я не могла дотянуться до телефона, чтобы позвонить. Не было никакого выхода… Ачто, если он жив, он только ранен, и я теряю драгоценное время, когда его ещеможно спасти…

— А почему вы подумали, что он ранен?

— Я хотела так думать. А вы… Если бы такое произошло сблизким вам человеком? И вы бы не знали наверняка, что его… Что его нет вживых? Вы бы стали уговаривать себя, что, может быть, случилось не самоестрашное и что все еще можно исправить.

— Да. Я понимаю вас.

Он понимал. Что-то похожее он испытывал, когда егоединственный сын Володя лежал на асфальте в колодце двора, и Пал Палыч говорилсебе: «Может быть, случилось не самое страшное и все еще можно исправить». Идаже тогда, когда он узнал правду, — он не поверил в нее. А эта девушка,Инесса, как точно она все сформулировала. Как точно и трезво.

— Я не могла добраться до телефона. И тогда я началакричать.. Я уже плохо это помню. Кажется, я кричала до тех пор, пока непоявились эти парни.

— Да. Именно так все и было. Вы в состоянии все этонаписать? Как вы обнаружили… Тело. Что этому предшествовало и что было потом.

— Сейчас? — Инесса с ужасом посмотрела наЗвягинцева. — Да. Это не очень хорошая идея.

— Чуть позже, — попытался реабилитироватьсяЗвягинцев.

Инесса не успела ответить ему. Зазвонил телефон. Звягинцевувидел, как задрожали ее губы: долго же ей придется приходить в себя, бедняжке.

Подойдя к телефону, он снял трубку и кашлянул в нее.

— Алло!

— Пал Палыч? Это я, Иван.

— Ну что? Ты связался с городом?

— Телефон не работает. Обрыв по одной из линий из-заснега.

— Интересно, как же мы с тобой тогда говорим?

— Это же внутренний телефон. Пал Палыч.

— Мать твою! — выругался Звягинцев и тотчас жебросил в трубку:

— Есть же рация. Есть спутниковая связь. Соображатьнадо, Иван.

— Уже.

— Что — «уже»?

— Сообразил. Связался.

— Молодец. Перевожу тебя из разряда дураков в разрядсочувствующих. Когда они будут?

— Не знаю.

— Как это — не знаю? Ты передал им информацию?

— Конечно. Сказал, что у нас тело. Но у них тоже неприятности.Погода. Все перевалы закрыты, метель и шквалистый ветер. Так что они не смогутдобраться даже по воздуху.

Сказали провести предварительное расследование, собратьпоказания, а они будут сразу же, как только улучшатся погодные условия.

— С кем ты разговаривал?

— Не знаю. Подождите, я записал… Какой-то майорРахматуллин. С двумя "л".

Звягинцев повесил трубку.

Почему же все-таки он не взял отпуск?

Хотя что-то подобное можно было предположить. Уже вчерабольшинство перевалов было закрыто. Этот прорвавшийся сквозь буран на этажерке«Ми-2» сумасшедший-камикадзе, ныне, правда, покойный, — единственноеисключение. Вертолетчики не полетят сюда ни при каких условиях.

А пяти тысяч долларов, чтобы соблазнить их на безумныйкоммерческий рейс, нет ни у кого в следственном управлении.

Придется самому заниматься рутинной работой — и это при еговозрасте, радикулите и полном отсутствии вкуса к такой изысканной мокрухе…

Но сначала нужно решить, что делать с девушкой. Оставлять еездесь и на ее же глазах заниматься осмотром тела любимого мужа — это простонеэтично. Варварство и вандализм…

Надо же, вандализм, прицепилось же к нему это слово, а все сподачи Запесоцкой. Да, дрянная история с этим ледяным городком. Конечно, ни вкакое сравнение с сегодняшним убийством не идет, но все равно дрянная.

А девушку нужно перевести в другое место, это точно.Договориться с докторишкой и перевести.

Пока Звягинцев без всякого энтузиазма размышлял об этом, вдверях возникла легкая возня.

— Что там, Радик? — спросил Звягинцев. — Соболезнующиештурмуют дверь?

— Нет, это доктор. Впустить, что ли?

— Впусти.

Через секунду в номере оказался Артем Львович. Бросивравнодушный взгляд на прикрытое покрывалом тело, он пожал руку Звягинцеву.

— Даже носилки прихватил? Молодец, Артем, —похвалил сообразительного доктора Звягинцев.

— Ну, так все сообщили.

— Значит, так, оттранспортируешь барышню, устроишь ее ивернешься сюда. Освидетельствуем труп… — Звягинцев бросил взгляд на Инессу ипонизил голос:

— Освидетельствуем.., м-м.., потерпевшего и составимпротокол.

— Опять вы со своими протоколами. Пал Палыч.

— Иначе не получится. Это же тебе не лыжные палкиукрали, верно?

— Куда нести?

Звягинцев сразу же вспомнил о родственниках Инессы, которыепроживали в коттедже. Но общаться с ними, тем более с дочерью убитого, он былне готов.

— Пока отнеси к себе. А там видно будет.

— Вы… Вы собираетесь забрать меня? — наконец-тоИнка поняла цель визита врача.

— Ну, конечно. Вам нельзя здесь оставаться.

— Нет. Я никуда не пойду.

— Конечно, не пойдете. Доставим вас на носилочках, каккитайского мандарина.

— Нет…

— Придется, барышня. Вы же сами понимаете, чтопроизошло…

— Я должна… — Она всхлипнула. — Я должна хотя быпозвонить Марку и Ольге…

— Не волнуйтесь, я сам позвоню. Вызову, допрошу и всепрочее…

— Вы не поняли. Им нужно сообщить. Ольге нужносообщить. Ведь Игорь ее отец. Она не простит мне…

— Чего не простит?

Инесса подняла на Звягинцева огромные, полные слез глаза. у— Что ей не сказали сразу.

— На десять минут раньше, на десять минут позже, какаяразница? Наоборот, пусть еще десять минут думает, что ничего непроизошло. — Звягинцев только сейчас понял весь цинизм своих слов.Говорить так с новоиспеченной вдовой по меньшей мере нетактично. Хотя, с другойстороны: она слишком молода, чтобы убиваться всю оставшуюся жизнь.

Да и на Джульетту не тянет, подводят глазки — уж слишкомочаровательные, чтобы быть не прожженными. Через месячишко-другой найдет себемолодого жеребца с тренажерами во всех углах и думать забудет про своего бывшегои не такого уж молодого мужа. Тем более в особую бедность она не впадет — оннаверняка много чего ей оставил, если так любил…