А в спорте может произойти всякое.

— С ней ничего не должно было случиться. Я доверил тебесвою жену, и с ней ничего не должно было случиться. Я же говорил с тобой передпоездкой.

Это интересно. Ольга рассматривала отца так, как будтовидела его впервые. Можно только представить себе этот мужской разговор призакрытых дверях: Марк и отец за чашкой кофе, с распущенными галстучными узлами.Ты же понимаешь, Марк, если моей девочке пришла идея ехать с вами в горы — я немогу ей препятствовать. Но ты, и только ты, отвечаешь за ее безопасность. Иесли, не дай бог, что-нибудь случится… Ольга так живо представила себе этусцену, что ее даже передернуло. Несчастный Марк, сам того не желая, выступил вроли гонца, принесшего дурные вести. А потому должен быть публично казнен. Набазарной площади, в присутствии всех членов совета директоров концерна и ихличных секретарш.

— Ты говоришь чушь, папа, — громко сказала она.

— Что? — отец медленно повернул голову в сторонудочери. — Моя жена лежит без движения наверху, а я говорю чушь?

— Если бы ты хотел быть уверенным, что с ней ничего неслучится, то отправил бы вместе с ней бонну с золотой олимпийской медалью послалому-гиганту. И двух телохранителей-биатлонистов. Мы не нанимались к ней вняньки.

От щек отца отлила вся кровь: это было уже не волнение, этобыла скрытая ярость. Но Ольга уже не могла остановиться.

— Или ты хотел приставить к ней меня и Марка, чтобы мыотслеживали все ее любовные приключения? Набросился на этого придурка-врачатолько потому, что тебе показалось, что он не так посмотрел на твою жену?Прилетел сюда, потратил пять тысяч долларов, рисковал собой и этим несчастнымнищим летчиком, как мальчишка… Ты просто смешон, папа!

И тогда он не выдержал: напряжение последних часов былослишком велико. Перегнувшись через стол, он ударил Ольгу по щеке. Ударполучился оскорбительно-сильным, таким сильным, что ее голова едва удержаласьна плечах. Ольга закусила губу: только бы не заплакать!

— Может быть, ты забыл, но я пока еще твоя дочь,папа! — сказала она.

— Моя дочь? Моя дочь никогда не сказала бы мне того,что сказала мне ты.

— Конечно. — Она горько рассмеялась. — Я нетвоя дочь, я мамина дочь. Я никогда ее не любила так, как тебя, даже когда онаумерла и перестала нас мучить. Теперь я об этом жалею.

— Твоей матери давно нет в живых.

— Никто не знает этого наверняка… — Ярость сноваподнималась в Ольге волнами. — Но я… Я никогда не прощу тебе этойпощечины, слышишь, тебе и твоей девочке, этой шлюхе, ради которой ты готовпредать нас всех… Ты увидишь…

Ты еще узнаешь…

— Кара! — Марк, бледный и взъерошенный, наконец-торешил вступиться.

— А, вот и мой муж прорезался! Что же ты не бросаешьсяна защиту своей жены? Или тебя больше интересует место в фирме? И ради этого тыготов на все, даже на то, чтобы тебя трахали в задницу незаслуженнымиобвинениями?! На чьей ты стороне, Марк? Или ты тоже решил от меня избавиться?

Давай, сейчас самое подходящее для этого время. Я ненавижу…Ненавижу вас всех!..

Она вскочила из-за столика и бросилась на улицу.

"…Ну вот ты и осталась одна. Одна, одна. Твой отецготов променять тебя на первую попавшуюся шлюху. И даже твой муж не в состояниизащитить тебя. Ошейник коммерческого директора, похоже, кое-кому сильно давитна кадык… Сволочи, сволочи, сволочи… Как он посмел ударить меня? Он ударил меняпервый раз в жизни, и все из-за этой шлюхи. Он ведь никогда не бил меня, он небил меня даже в детстве, даже тогда, когда я грохнула ящик с кузнецовскимфарфором…

Даже тогда, когда я обозвала Манану сумасшедшей…" Стеми же интонациями, с какими дразнила ее дворовая шпана, стоило ей тольковырваться из-под опеки отца и выйти на улицу. На улицу, с которой она никогдане возвращалась сама…

Виски ломило, перед глазами плыли круги, ноги подкашивались.Ольга без сил добралась до коттеджа и, не раздеваясь, упала на кровать. Марк,ее верный Марк, так и не пришел.

Разбитая и измученная, Ольга плакала до тех пор, пока непровалилась в тяжелое забытье.

* * *

…Никаких снов. Никаких кошмаров.

Вместо этого — смутные очертания близких людей, их неясныесилуэты, смазанные лица. Лицо отца, искаженное гримасой то ли ужаса, то лиотчаяния. Лицо Марка, полное скорби. Лицо Инки, полное веселого недоумения. Инад всем этим — антрацитовые глаза Ионы. И снова — лед, лед, лед.

Но теперь он не пугает Ольгу, наоборот, он выглядитприветливо, как дом после долгого возвращения. Они что-то говорят ей, но она неслышит, что они ей говорят. Она пытается объясняться знаками: нужно подождать,лед обязательно растает. И, подчиняясь ее жестам, лед начинает таять и крупнымикаплями стекает по груди Ольги. Странно, но прикосновение талой ледяной водыобжигает…

Необычное природное явление, такое же, как гало, такое же,как огни святого Эльма на клотиках кораблей. Нужно будет обязательно спроситьоб этом у Ионы…

…Ольга открыла глаза.

Комната была наполнена мягким струящимся светом: снег непереставал идти всю ночь, шел он и сейчас. Она даже не знала, сколько проспала,но, судя по всему, — сейчас позднее утро. Позднее утро схода лавин,штормовое предупреждение остается в силе.

Она приоткрыла окно и впустила в комнату острый, пахнущийсосной воздух. Ничего общего со вчерашней отвратительной сценой в баре, ничегообщего с низменными страстями, которые одолевают их всех. Ревнивый отец,трусоватый Марк, капризная Инка, она сама — скопище всех смертных грехов.Напугала ни в чем не повинных неприкаянных иностранцев (кажется, это былинемцы). Пыталась самым пошлым образом соблазнить Иону (чего только она ему ненаговорила, права Инка: не умеешь — не берись). Смертельно оскорбила отца(какое она вообще имела право осуждать его поступки и считать его деньги).Смертельно оскорбила Марка (после двух с половиной лет безоблачного счастья исмешных подарков на Рождество: этот плюшевый динозаврик принесет нам удачу,кара). Мелко радовалась Инкиному несчастью (как будто ее травмы моглиуравновесить твою собственную болезнь)… В ад попадают и за меньшие грехи…

Ольга обернулась к кровати: Марк спал на самом краешке,подложив кулак под щеку. Интересно, когда он вернулся?

Она не слышала. Она ничего не слышала. Она провалилась всон, как в омут, даже не разделась; как была в комбинезоне, так и завалилась накровать. Только куртку скинула, она и сейчас валяется возле кровати. В память овчерашнем диком вечере осталась только дикая головная боль и сухость во рту.

Ну, к этому она уже привыкла.

«Марк. Прости меня, Марк».

Не глядя, она сгребла снег с узкого карниза и приложила егок пылающему лбу. А потом подошла к кровати и присела на корточки перед спящиммужем.