— Прости меня, Марк! — жалобным и тихим голосомсказала она.

— Я не сержусь. — Он даже не открыл глаз.

— Ты давно не спишь?

— Я еще сплю и собираюсь проспать до двенадцати.

До двенадцати? А как же вертолет и обещание отца улететьсегодня утром?

— А… Мы разве не летим?

— В четыре часа.

— Почему в четыре? Он же собирался утром.

— Планы несколько поменялись. Во второй половине дняобещают улучшение погоды и ослабление ветра.

— Разве отцу не наплевать на погоду, когда делокасается его жены?

— Болтанка. Он не хочет рисковать. Рисковать собой —это одно. А позвоночником Инки — совсем другое.

— Он… Он очень огорчился?

— Почему ты не спросишь, огорчился ли я? Я огорчился,если честно. А отец был просто в ярости. Он считает, что ты не имела права такпоступать.

— Я знаю… Я позвоню ему и попрошу прощения.

— Чуть позже. Мы расстались только в четыре часа. Он,наверное, спит.

— Как ты думаешь, он простит меня?

— Куда денется. — Все так же не открывая глаз,Марк перевернулся на спину. — Правда, тебе придется тяжело. Лучше сейчас кнему не соваться.

— Я ляпнула что-то запредельное?

— Ага. Сказала, что Инка шлюха.

— Что, прямо так и сказала? — испугалась Ольга.

— Намекнула опосредованно, но весьма прозрачно.

— Я так не думаю, честное слово!

— А я так думаю, но нашего мнения никто не спрашивает.

Ты же знаешь, все, что касается Инки, днем и ночью охраняетволкодав-смертник Игорь Анатольевич Шмаринов.

— Марк! Прости меня.

— Я же сказал, что не сержусь.

— Открой глаза, пожалуйста. Я не могу разговаривать ствоими ресницами, я могу их только целовать…

Он все-таки сжалился над ней и открыл глаза. Она покаянноулыбнулась, протянула руку и погладила его.

И тотчас же одернула ее: на щеке Марка, там, куда онаположила свою ладонь, возникла красная полоса.

— Что-то не так? — Увидев испуг в ее глазах, Маркдаже приподнялся на локте.

— Марк… Ты не поранился? Ты не порезалсябритвой? — У Марка была самая интеллигентная, самая удобная для всехпотенциальных любовниц привычка: бриться на ночь.

— С чего ты взяла? — Он быстро сел, провелпальцами по щеке, а потом поднес их к глазам — действительно похоже на кровь.

Выскочив из кровати, он направился в ванную и несколькосекунд рассматривал себя в зеркало.

— Да нет, не похоже, что порезался, кара… Странно.

— Марк! — Ее отчаянный голос, похожий на крикраненого животного, заставил его выбежать из ванной.

Ольга стояла посреди комнаты и с отчаянием смотрела насобственные руки.

— Посмотри, Марк!

Она подняла ладони вверх и протянула их Марку: руки былимокрыми от снега.

И выпачканными в крови.

— Что… Что это, Марк? Это кровь, да?

Ее глаза, устремленные на мужа, умоляли, просили, требовали,заклинали: скажи, что это не так, Марк, милый… Скажи, что это не так. Скажи,что это не кровь.

Он бросился к Ольге:

— Ты поранилась, кара! Господи, сколько раз я просилтебя быть осторожной с режущими предметами.

— Марк! — Она жалко улыбнулась. — Ты жеспрятал от меня все режущие предметы… Ты же чего-то боялся… Я не поранилась,Марк! У меня ничего не болит.

Она едва выталкивала из горла слова, ставшие огромными исовершенно непосильными для нее.

— Что это, Марк? Я не знаю, что это…

— Успокойся. — Он не удалялся от нее, но и неприближался. — Пойдем в ванную и умоемся. Смоем всю эту гадость.

Смоем, да?..

Он не успел закончить предложение. В дверь громко инастойчиво постучали.

Марк вздрогнул, но все-таки нашел в себе силы подойти кдвери.

— Откройте.

— Собственно, мы еще спим… Кто это?

— Это Звягинцев.

— Что случилось. Пал Палыч?

— Я могу поговорить с вами?

— Да, конечно.

Марк отпер дверь и вышел на крыльцо. Звягинцев стоял удвери, переминаясь с ноги на ногу — Боюсь, у меня для вас не очень хорошиеновости — Он понизил голос и с состраданием взглянул на Марка Постарайтесьподготовить жену.

— Что?! О чем вы говорите? К чему я должен ее готовить?

— Мы нашли тело вашего тестя Он убит, Марк

Если репутация человека ничем не запятнана и он стоит передвыбором, жить или умереть, лучше продолжать жить.

Ямамото Цунэтомо. «Хагакурэ»

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

Эта глупая фраза вертелась в голове Звягинцева последние двачаса.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

А ведь он давно мог попросить отпуск и уехать из «Розыветров» куда-нибудь в Евпаторию, где нет гальки, а есть только песочек — мелкийи золотистый. Именно мелкий и золотистый, несмотря на начало марта. Да, онвполне мог уехать в Евпаторию. Если бы, например, еще месяц назад — или дажедве недели, или даже неделю — он подмахнул в администрации цидулку озаслуженном отдыхе, то теперь бы его не было в «Розе ветров».

Он совершал бы долгие прогулки по пляжу, кормил бы чаек исебя самого хлебом, унесенным из столовой после завтрака. За его столикомобязательно оказались бы милейшие люди, которым и в голову не пришло бы назватьего старым жирным козлом. Он целовал бы женщинам руки (говорят, это производитна них благоприятное впечатление) и разговаривал бы с мужчинами о футболе (этотолько кажется, что мужчины любят обсуждать женщин; на самом деле мужчины любятобсуждать последний гол Зидана на последнем чемпионате Европы).

У него был бы двухместный номер с соседом-хохлом изкакого-нибудь Тернополя. Хохол оказался бы записным националистом, приверженцемлозунга: «Украинецъ Поки ты спав, москаль зъив твое сало'» Он демонстративноразговаривал бы только на своем хохляцком и делал бы Звягинцеву мелкие гадости.

Но все эти невинные гадости не шли бы ни в какое сравнение стой гадостью, которую на старости лет подсунула Пал Палычу «Роза ветров».

Труп в номере люкс, перед этим меркнет любой хохол.

Труп в номере. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.