чистом поле и вращать вокруг себя для полного обзора… Класс!

— Никак не пойму… Эти стёкла… Ты зачем встал?… Воспаление…

— Всё заросло, отец, не волнуйся… Это труба для дальнего зрения…

— Что значит, дальнего? Что значит «заросло»? Мальчик мой, я что же, не видел воспалений по-твоему? Хассаны, да будет тебе известно, свои иглы в сухое дерьмо обмакивают, чтобы раны похлеще были, а у тебя всё так просто, да? Иди, ложись!

— Па, не дёргайся… Верю… Ты много видел… Я сам пока не знаю, почему рана не загноилась… А стёкла… Думаю, примерно на тысячу шагов… А то и на две…

— И что ты отсюда увидишь?… Тысяча?…

— Отсюда — ничего. Её надо ставить сверху… На горе… А смотреть далеко вниз… Одинокого путника точно увидишь, тем более, целый отряд… А вот они тебя — нет!

— Вот эту сияющую кастрюлю? Да и стекло тоже… Чушь какая-то!

— А королям понравилось… Блестящее надо просто закрыть кожей, сверху сделать навес небольшой от дождя и снега, стекло замаскировать ветками… Зато не будет нужды бегать пятью отрядами, разглядывая росу на траве…

— Что-то не верится… Глаз разведки — самое верное…

— Отец!.. Нас в какой раз уже выручает не разведка, а купцы. Мы сейчас не отлавливаем одиночек, ситуация изменилась… Ты не можешь этого не заметить… Мне вообще не нужна ближняя разведка… Чем дальше от долины будут замечены отряды, тем бескровней они попадут в плен…

— Я бы хотел посмотреть…

— Ты же знаешь, от тебя нет секретов… И опыт твой гораздо богаче… Но надо выполнить два условия…

— Войти в твою Дверь?… Не самое сложное… А ещё что?

— А ещё не ссориться с гарпегом…

— Что?! Там живут гарпеги?!

— Только один… Немолодой уже… Бывший вождь, которого предал сын… Он же — бывший раб, помогающий спастись беглым. Хороший мужик…

— Мы все хорошие… в своих домах… Хорошо, я не трону твоего рыжего, хотя и любезничать с ним не собираюсь…

— Этим я сам займусь, а ещё Фарис-Та…

— Ты что, Мроган, сестру опозорить, что ли хочешь?!

— Прости, отец, я не так сказал… Она там играет с маленькими детьми, это безобидно… Они её знают уже, а дома сидеть скучно… Ну, не дуйся… Я знаю, что мы непослушные… А ты, что же деда слушал как колдуна, что ли? Тоже куда-то убегал, пробовал запрещённое, разве не так?… А мы — дети твои!

— Когда пойдём?

— После завтрака… А ты как хотел? Мне ещё с мамой воевать… Зато успеешь свои дела переделать…

На самом деле всё вышло ещё позже. Пока обшивали трубу, пока мама не веря нисколько, выслушивала доктора, который и сам был удивлён заживлением ничуть не меньше, потом Фарис-Та заявила, что хочет иметь свой костюм, а не чьи-то обноски, день разошелся вовсю, первая десятка дежурных для нового поста, сорванная с праздника из числа тех ребят, кто умаялся от безделия, проинструктированная, загруженная подарками, провиантом и палаткой, ждала во дворе. Принц, пользуясь возможностью летать, от посещения горы отказался, не гнушаясь своим потрёпанным костюмом, залатанным как рыбацкая сеть, прекрасно понимая, что даже высокий сан не оправдывает необходимости портить ещё один комплект из рыбьей шкуры…

Я, пользуясь паузой, успел, наконец, побеседовать со спасёнными хассанками, вместе с Канчен-Кой, начинавшей уже потихоньку дуться на раненного мужа за недостаток внимания. Мы вчетвером просто не разошлись, разнежившись после еды и тянули вкусные напитки, под столом шныряли детишки, не желавшие пока играть отдельно и чувствующие, что это можно, несмотря на приглашающие жесты одной из служанок…

Разговор, как и положено, вертелся вокруг простых общих дел, проблем у детей, несчастий, догнавших вполне порядочную хассанскую семью весьма неожиданно. Репрессии начались немедленно после смены власти, не иначе, как кто-то из добрых соседей поспешил настрочить донос «для блага государства», хорошо ещё, что Айлара успели предупредить об аресте… Несколько дней жандармы мирно приходили, пили вино, ожидая хозяина во дворе и не мешая жить, но какая-то капля на неведомых весах судьбы перевесила и рухнула на плечи двух мирных женщин тяжёлым оскорбительным пленом, обыском в доме, грабежом и несколькими днями полной неизвестности, страха и отчаяния…

И сейчас их лица частенько начинали вдруг странно смотреть куда-то в сторону, а из под часто моргающих век выкатывались слёзы и все мы старались не «замечать» этого и не произносить имя любимого, слоняющегося неизвестно где в славном городе Богов… Ясно, что он скрывается, как такого найти?

Наконец, освободился от бытовых забот отец, боевой и задорный, видимо, разогнав свои проблемы, хватанул с разбегу кружку холодного напитка и мы двинулись во двор. Просто и буднично открылась Дверь и я, убедившись, что озеро искрится на своём месте, начал принимать руками остолбеневшие фигуры, забывшие все инструкции, гласящие, что от входа надо отойти, не мешая другим сделать это же самое.

Фарис-Та была моментально атакована ребятишками, ворохом мелких птах отнеся её от нашей воинственной кучки на берег озерца, а мы с отцом двинулись к палаткам, откуда уже сверкая рыжей шевелюрой мощно ковылял навстречу Старший. После нашего четырёхрукого рукопожатия, отец, явно ошарашенный ландшафтом, тоже расщедрился, протянув одну руку и мы пошли к очагам, где уже стояли корзины с чёрным камнем, договор вступал в действие…

— У тебя новый знак, кларон?

— А у тебя по-прежнему острый глаз, Старший! Разглядеть такую маленькую заплатку на рукаве сумеет любой, но понять её смысл — не всякий…

— Для меня эти знаки гораздо более важны, чем цветные полоски на костюме…

— Жизнь рисует много знаков и каждый из них важен по-своему…

— Может быть, ты и прав, но шрам, оставшийся на всю жизнь нельзя нарисовать, а костюм так легко сменить… Тхарат, как я понимаю?

— Почему именно он?

— Кинжалом тебя не достать, кларон… Одна бедная птица пыталась…

— Острый глаз и острый ум… Это мой отец, скадр Крориган… Возможно, вы встречались раньше… Надеюсь, это не помешает нашим добрым отношениям здесь, далеко от родины… Здесь у нас есть общий враг…

— Помолчи, Мроган, здесь мы гости… И похоже, не на один день, так что спрячь своё красноречие…

— Слушаюсь и повинуюсь, отец… Старший, мы хотим здесь оставить ребят, опробовать стеклянную трубу, пошли смотреть?

И мы пошли. Затащили медное чудище повыше, закрепили ноги штатива на большом камне и результат оказался потрясающим. В свете Сияющего создавалось впечатление, что видно до края горизонта, весенние цвета ярко били в глаза весёлыми пятнами, иногда мелкая птица, попадавшая в поле зрения, увеличенная в десятки раз заставляла смотрящего в испуге отшатнуться, теряя пространственную ориентацию, но постепенно