мы были возбуждены после казни хассанских супервоинов и рвались вперёд, навстречу первому архаику… Но скорость-то была черепашьей! Разве сейчас я стал бы так летать? Неужели старею?

Принц, вернувшийся с полётов, прибежал в конце обеда довольный собой, у него начали получаться самостоятельно выполненные взлёты и посадки. Заглатывая еду, как простой крестьянин, он взахлёб, хорошо, хоть, не чавкая, тараторил о тонкостях раннего торможения, в котором, оказывается, вся хитрость, тут Канче совсем скисла, пришлось взять её руку и держать, слегка пожимая, пока тонкие роднички слёз не пропали в уголках глаз и не сменились блеском стали, видимо, она приняла для себя какое-то серьёзное решение.

Собирались долго. Я за это время приказал перенести уголь в мастерские, пересчитать и увязать сверху так, чтобы даже не пролезала рука… Потом и сам пошел в мастерские… Никогда бы не подумал, что буду заниматься подобной криминальной дурью, но буроватые неровные куски можно было неплохо толкнуть на рынке. И страшна была бы не столько потеря денег, сколько веры, нашего авторитета, возможности поднять уровень технологии… Принц, которому нужен был собеседник, увязался следом и развлекал сам себя болтовнёй о полётах…

Я всегда очень боялся, что город, так хорошо посаженный на холме, начнёт расти криво и безобразно, как в других виденных мной местах, а ведь все они были — столицы! И наверняка начинали возводиться с помпезностью и верой в красоту и величие, но постепенно сточные канавы, кривые переулки, врезанные кому-то под нос стойла для аралтанов, грубые и нелепые по внешнему виду казармы, испортили то, что и так было не слишком хорошо продумано.

А что забыто у нас? Линии улиц хоть и не прямые как палка, но вычерчены аккуратно, глиняные трубы под землёй выносили все стоки далеко за пределы границ города и по таким же трубам текла чистая вода, животные гадили только в стороне, около постоялого двора, назвать который гостиницей было пока что нельзя. Но порядок и чистота соблюдались, а сухой закон, как оказалось нарушался, но тихо и незаметно…

— Верт, ты у нас начитанный и обученный, лицо государственное… Вот скажи, может, в том и состоит прелесть любого закона, что надо дать ему хоть маленькую слабинку, так, чтобы нарушение не мешало никому жить, но позволяло бы сбросить лишний пар?

— Что? Прости, я тут о своём задумался… Какой пар?

— Ну, это я так, для сравнения… Я про законы… Если они есть, значит надо соблюдать, да? Казалось бы, стоит только отступить чуть в сторону, дать лазейку и в неё полезут все нарушители…

— Мроган, прости, я никак не включусь в твой вопрос, а конкретнее можно? Кто полезет?

— Запросто. Вот я недавно узнал, что сухой закон у меня в городе нарушается… Потихоньку, почти незаметно… Что я должен сделать? Наказывать?… Тогда придётся выгнать хороших, вполне порядочных иритов… Или смотреть в сторону? Тогда молодые начнут пьянство, а этого допустить никак нельзя, ты же понимаешь…

— Чего это тебя вдруг понесло?… Любой закон должен быть прежде всего нужен. Кому-то нужен. И этот «кто-то» и должен решать, насколько закон важен и серьёзен, отсюда и наказание станет понятным… Пьянство в войске — это хуже любой заразы, тут и думать нечего, гнать! А вот в городе сложнее. Старому, да не на службе, а в доме, отчего же не согреть свою кровь, у него и так радости в жизни мало, болезни всякие, тут твой закон глупым кажется.

— Но я же не могу разделить в жизни молодых и старых… Многие живут вместе! Если отец «согревает кровь», как ты красиво высказался, почему бы и молодому не присоединиться? Он с дежурства пришел, свободен до утра… Если так рассуждать…

— То утром на дежурство никто не выйдет… Выползут… Да, мы это проходили… А чем я его накажу? Выгоню? Да ради Сияющего, пойдёт в свой клан… В карцер? Ещё лучше… Сиди, жри остатки от обеда, а служба идёт… Единственное, что помогало — грязные работы… Глину месить, сортиры чистить, ямы мусорные… Звания понижали… но это редко, они же кровью заслужены, как тут можно? Это, считай — унижение…

— Ну, вот, я и говорю… Получается, что нельзя, но немного можно… А если у него праздник, ребёнок, скажем, родился, или свадьба у брата…

— В клане на Посвящение все гуляют, кроме дозорных, ну так и что? Ты, Мроган, ветку гни, да не ломай, вот и всё… А себе голову побереги… Если твой закон не терпит лазеек, значит таким его и делай. А если сразу видно, что он слишком жесткий, делай мягче, а потом ещё подправляй, по жизни…

— По жизни?… Это ты, брат, хорошо вывернул… Пришли… Слушай, Верт, зарисуй, пожалуйста этот сарай, ну, в смысле, кузницу… А то сюда не набегаешься… Нет, не в смысле наказания, конечно, а как поощрение за хороший совет… Ну, Верт, ну вот, угольком, завалялся кусочек…

Чего я раньше не додумался? Вместо своих ворот корзины с углём надо было прямо сюда притащить! Хотя, так можно и до маразма дойти и скакать через Дверь в соседний дом! Хитрая штука — «Истина». Чуть в сторону и может оказаться полной чепухой…

— Здорово, кто тут есть? А почему темно так? Вы где?

— Привет, кларон! Ты же, сказали, раненый лежишь?… Мы тут, вот, в уголку, обедаем… А темно тебе со свету, здесь вон, светильники твои день и ночь…

— Попробовали мы трубу…

— Ну, не темни, кларон… Опять что не так?

— Да нет же! Наоборот, то, что надо! Вот думаю, сто'ит их на продажу делать, или нет?

— А сколько монет такая может потянуть?

— А сколько мы хассанам-стеклодувам отдали за год? Четыре сотни?

— Какие четыре? А для королей варили стекло! Не меньше двенадцати! Да меди сколь ушло! Да за топливо! Ну и мы питались, тоже считать надо, тут, куй, не куй, а получается пять сотен монет за каждую трубу…

— Ну, вот… Сам себе и ответил… А теперь навар прибавь, не за так же отдавать, это тебе любой купец скажет. Считай тысячу монет!.. Много!

— Ну и что, господин кларон? Я за свой игломёт, слыш-ка, две тысячи взял, так я же его, считай, круг делал, а мне и дом содержать и семью кормить, а ты одни чистые затраты сложил. В городе, слыш-ка, за мусорщика приходится монету в день тратить, а кухарке, а доктору, всем дай… А в конце, слыш-ка, налог, королю десята часть, да в городскую казну, говорят, дороги чистить надо, да за тюрьму, за рынок,