иеромонаха, особенно тезис об изменниках в рядах «святой рати», проиллюстрированный им примером из собственной публицистики: «Вы читали мою книгу „Видение монаха?“. Кто читал, поднимите руки. (Слышны голоса: „не читали!“. Кто-то поднял вверх руку). Плохо же вы интересуетесь политикой. Вам ли, черносотенцам, не читать такую книгу?».

Разгромив, в конце концов, «Союз русского народа», точнее, его руководителей — «таких господ, как д-р Дубровин, Пуришкевич, Коновницын и др. помещики, графы и князья», — о. Илиодор противопоставил ему «Православный братский союз», который ставит на первое место православие, а не самодержавие, и которым руководит духовенство, а не помещики. И кончил речь предложением слушателям в следующее воскресенье сделать свой выбор между двумя союзами.

Потрясенный Рысин только и сумел на это возразить, что, мол, не дело духовенства вмешиваться в политику. Но, судя по возгласам с мест, слушатели свой выбор уже сделали и вовсе не в пользу оратора.

Объяснение о. Илиодора с вождями Союза на квартире Иванова вышло не из приятных: «Все так и накинулись на меня, злобные. Казалось, что они хотели разорвать меня на части».

Тактика о. Илиодора выяснилась на устроенном им совещании местного духовенства из числа членов «Братского союза». Иеромонах предложил отобрать у союзников помещение народной аудитории, начав уже с ближайшего воскресенья, а если те явятся с претензиями, то гнать «прямо по шее». После совещания о. Илиодор заручился поддержкой преосв. Гермогена, испросив и получив от него разрешение проводить в аудитории собрания «братчиков».

Союзники надеялись было сговориться на поочередном использовании помещения, но из телеграммы преосвященного очевидно следовало, что он передает ее всецело в руки о. Илиодора.

Второе воскресное собрание (9.III) состоялось при еще большем аншлаге, чем первое. «Присутствовало до 1500 человек и столько же осталось на улице… В самой аудитории страшная духота и давка… То и дело слышатся крики женщин и плач детей…». В этих условиях о. Илиодор доложил собранию о разрешении, полученном от преосвященного, а затем произнес новую речь, в которой продолжал нападки на союзников, включая на сей раз и местных, и призывал построить «Братский союз» на других началах, без помещиков, под руководством духовенства.

Поскольку красноречивый проповедник сам же вел запись в члены «Православного братского союза», вскоре туда перезаписались все бывшие союзники, вытребовав у старых вождей свои членские взносы.

Можно представить ужас лидеров «Союза русского народа», когда они поняли, что на свою голову зазвали к себе человека, развалившего их дело.

«Они думали: вот, мол, зарядили иеромонаха Илиодора, так он и начнет стрелять, куда ему прикажут эти невежды. А я вот по ним-то и выстрелил…» — посмеивался священник.

За считанные дни деятельный иеромонах отобрал у конкурентов и помещение, и людей. Вскоре слова «братчик» и «илиодоровец» стали синонимами.

В царицынском отделе «Союза русского народа» остались только руководители, составлявшие так называемый совет числом 15–20 человек. Они тщетно пытались противостоять илиодоровскому красноречию — нанимали новое помещение, жаловались Дубровину, выписывали из Петербурга оратора «за 2000 рублей». Позже В. Ф. Лапшин разместил совет в собственном доме на Анастасийской улице, а для собраний выстроил за р. Царица новую аудиторию. Из этой затеи тоже ничего не вышло, и помещение совета, сохранив гордую вывеску, стало работать как склад.

«Был у нас „Союз русского народа“, где он, — вопрошал о. Илиодор. — Распался, нет его, потому что в этом союзе были лицемеры, развратники земли русской, способные ловить рыбу в мутной воде. Остаток же „Союза русского народа“ примкнул к этому храму, как убежищу истинно русских людей, и соединился в одну семью».

Об исламе о. Илиодор «неуважительно» отозвался еще в первой речи: «Не спасутся магометане, ибо они последовали за учением сумасшедшего Магомета, которого назвали пророком. А какой он был пророк, когда любил женщин и вино…».

После этого «Царицынская жизнь» мимоходом сообщила, что двумя днями ранее в ее редакцию явилась группа татар и потребовала объяснения по поводу заметки о речи о. Илиодора. Один из посетителей говорил «суровым, даже злым тоном».

Узнав об этом, проповедник во второй речи подтвердил свои слова: «Да, Магомет был сумасшедший, припадочный человек. Какой же он святой, когда проповедует пьянство и многоженство?». И опрометчиво отпустил по адресу пророка несколько шуточек.

Проповедник был далеко не оригинален, поскольку об этом писали даже в гимназических учебниках. Однако начались разговоры о происходящем якобы волнении среди местных мусульман.

По распространенной версии, на втором собрании присутствовали два татарина, которые, услыхав новое оскорбление собственными ушами, пожаловались уже не редактору, а полицмейстеру. Впрочем, в делопроизводстве эта жалоба отсутствует даже в косвенной форме. Да и откуда на собрании «Православного братского союза» взялись татары? О. Илиодор полагал, что они «забрели» его послушать случайно, «продавая старые штаны», но такая наивность извинительна только для него.

Тем не менее, Бочаров, только и ждавший, на чем поймать своего врага, телеграфировал губернатору (13.III), что ввиду слов о. Илиодора царицынские мусульмане оскорблены, возможны осложнения. «Дальнейшее пребывание Илиодора Царицыне грозит общественной безопасности».

Даже когда разгорелся скандал, якобы оскорбленная татарская диаспора, насчитывавшая в Царицыне всего 1729 человек, т. е. 3 %, продолжала относиться к словам проповедника индифферентно. Лишь один татарин, «бойкий фельетонист одной из местных газет», подбивал своих соплеменников официально подать жалобу. Те долго отказывались, но энтузиаст в конце концов добился своего, и документ был подан, правда, не Бочарову, а сенаторам А. П. Роговичу и А. А. Макарову полгода спустя.

Тем не менее, Бочаров продолжал уверять губернатора, будто мусульмане волнуются, и настаивать на удалении о. Илиодора из Царицына якобы от их лица.

О. Илиодор, конечно, не ожидал такого эффекта от констатации общеизвестного факта. «Об этом говорит история. Я только повторяю ее голос. Так меня учили в школе. Не виноват же я, если курносый на меня обидится за то, что я назову его курносым». Признавая оскорбление чужой веры недопустимым, о. Илиодор подчеркивал, что «имел в виду православную аудиторию», поэтому и выражался откровенно: «пред русскими православными людьми я постоянно буду называть вещи своими именами». Знай он о присутствии татар, он был бы осторожнее: «я, как апостол Павел в ареопаге, быть может даже покривил бы душой, чтобы не обидеть их».

Действия двух татар-очевидцев о. Илиодор одобрял, находя, что каждый обязан стоять за свою веру: «Право — молодцы!». Притворно одобрял и принявшего меры против обидчика ислама полицмейстера, намекая, что Бочарову следовало бы точно так же защищать и членов господствующей церкви. «Итак, два татарина защитили свою веру, нашли защитника в лице православного представителя власти. А мы, православные, в своем царстве не только не имеем защитников, но нас гонят, гонят. Христа поносят, веру осмеивают, святыни оскверняют, а представители власти не заступаются».

Получив тревожную телеграмму Бочарова, губернатор принял