г. Бочарова, ставшего на путь широкого толкования закона в угоду своему самолюбию, или же убрать его из г. Царицына. Этого требует свято-Русская Правда». Для убедительности автор закончил письмо пословицей «законы святы, да исполнители их — лихие супостаты».

Однако ответов не было ни от одного, ни от другого адресата. Помедлив, о. Илиодор вновь обратился к обоим, уже помягче.

«Не могу не осмелиться сказать Вам, что Ваше молчание меня тревожит, — писал он преосвященному 24.III со своим обычным прямодушием. — Хоть что-либо напишите. Что бы Вы там ни думали, а я все силы отдаю Святому делу и ни малейшего беззакония не творю».

Тремя днями позже о. Илиодор телеграфировал губернатору: «Умоляю вас обуздать Бочарова. Его глупость, бестактность породит беду». Как в воду глядел!

Преосвященный Гермоген, конечно, не собирался уступать неразумным требованиям о. Илиодора об отлучении от церкви его врагов. С самого начала конфликта владыка собирался послать в Царицын комиссию во главе с епископом Вольским Палладием для расследования дела. Но благочинный попросил повременить до его доклада. Этот документ, полученный лишь 26.III, рисовал положение в более благоприятном для о. Илиодора свете, чем ранее упоминавшаяся телеграмма того же о. Каверзнева. В частности, отмечалось, что проповедник перестал говорить резкости.

На следующий день еп. Гермоген написал о. Илиодору увещательное письмо, в котором «с большой сердечностью и силой предостерегал его от увлечений и ошибок».

«Ради Бога, прошу Вас, — писал, между прочим, преосвященный, — не старайтесь пользоваться чисто внешней поддержкой народной толпы, как массы, хотя и благочестивой; не старайтесь употреблять эту мзду поднятого нервного воодушевления народной толпы как орудие борьбы с кем-либо или угрозы: это средство весьма опасное, подобное взрывчатому снаряду. Этим средством с величайшей опасностью и часто с совершенным вредом для себя и для своего дела пользуются политические митингисты. А между тем я глубоко верю, что Ваш дух, Ваша ревность ищут, собирают, привлекают к Богу народ как Божие достояние и не ищут своих си. Но весьма многие Вас не понимают и не поймут Вас долго, но не сердитесь на них за это».

В то же время преосв. Гермоген телеграфировал губернатору в Саратов, прося назначить расследование и обещая прислать свою следственную комиссию. А губернатор, как оказалось, по служебным делам находился здесь же в Петербурге и вскоре прибыл на Ярославское подворье для переговоров (27.III).

Перед отъездом из Саратова гр. Татищев получил две жалобы на о. Илиодора — одну от царицынского уездного предводителя дворянства М. Мишнина (17.III), другую от городского головы В. В. Кленова и членов управы, включая того же или другого Мишнина (20.III). Первый просил губернатора избавить землевладельцев уезда от «натравливаний» «крестьян со стороны этого монаха», вторые — прямо удалить проповедника из города. Поэтому теперь гр. Татищев с чистой совестью выступал от лица всего культурного населения Царицына, настаивая на отозвании иеромонаха.

Признавая нетактичность о. Илиодора, преосвященный обещал вызвать его в Петербург для вразумления. Если же и это не поможет, то удалить священника из города по первому требованию губернатора. Гр. Татищев согласился.

Затем обоим противникам было сделано внушение. Боярский, сообщая Бочарову об исходе петербургских переговоров, прибавил: «Вместе с тем подтверждаю вам необходимость сдержанности в этом деле и хладнокровия, дабы не давать оснований к обвинению вас в неправильных действиях, на которые указывают в своих телеграммах Епископ и о. Илиодор». Таким образом, даже в Саратове чувствовали, что Бочаров хватил лишку.

Одновременно в Царицыне по поручению владыки священник Скорбященской церкви о. Лев Благовидов посетил о. Илиодора для беседы. Близкий Бочарову и доставлявший ему сведения, о. Лев отчасти разделял его взгляд на положение и не смог найти общий язык со своим собеседником. Однако они сошлись на необходимости присылки духовной следственной комиссии и в этом смысле телеграфировали еп. Гермогену. Через несколько часов, под утро, о. Илиодор послал еще одну телеграмму, вновь надеясь убедить преосвященного, что скандал раздут искусственно: «Владыка, будьте покойны. Бочаров глупит, бесчинствует. Личную обиду он прикрывает общественными интересами».

По-видимому, встреча преосв. Гермогена с о. Илиодором состоялась не в Петербурге, а в Саратове и лишь на Светлой седмице.

Ссора с гр. Татищевым

Получив вразумление, о. Илиодор вернулся чрезвычайно обиженным на гр. Татищева, который, как ему, вероятно, казалось, настроил против него еп. Гермогена. Раздражение иеромонаха вылилось в скандальном письме, датированном 1.V, но написанном, вероятно, раньше, сразу после возвращения из Саратова:

«+

Ваше Сиятельство!

Из личных объяснений с Преосвященным Гермогеном и из письменных Его донесений мне я узнал, что Вы, Ваше Сиятельство, Ваш вице-губернатор, Царицынский предводитель Дворянства представили меня Его Преосвященству каким-то революционером, проповедующим отнятие имуществ у богатых и передачу его бедным, противление представителям царской власти и многое другое ужасное. Смею Вас уверить, что все это — ложь и клевета».

Поэтому о. Илиодор просил принять меры для восстановления его «чести патриота и достоинства пастыря Церкви Христовой», угрожая в противном случае обратиться в суд или к еще более высокой инстанции — «искать защиты правды … в кабинете Государя Императора, дорога в который, — сообщаю Вам это как тайну, — мне хорошо по собственному опыту известна». Для пущей дерзости иеромонах назначил адресату срок для ответа — не позднее 15.V.

Поток оскорбительных заявлений, словно в насмешку, завершался любезным речевым оборотом, общепринятым в духовной среде: «Пока простите. Остаюсь Ваш покорный слуга убогий богомолец — иеромонах Илиодор».

Таким образом, священник побил собственный рекорд дерзости, установленный при недавнем обращении к Бочарову.

Однако в постскриптуме о. Илиодор попытался смягчить свое письмо, переложив ответственность на полицмейстера: «г. Бочаров бесчинствует и Вас, Ваше Сиятельство, подводит под беду. Вы уже раз поверили его лживому донесению, передали Владыке клевету, как истину».

Затем иеромонах перенес вопрос в духовно-нравственную плоскость, в которой считал себя вправе обличать чужие грехи: «Эту ошибку нужно исправить и не повторять ее больше. Пишу это Вам по долгу пастыря. Вы — губернатор, а я священник, служитель Божий».

Постскриптум пропал втуне. Разъяренный гр. Татищев переслал письмо преосвященному (5.V), предлагая, согласно недавнему уговору, отозвать строптивого монаха из Царицына. Еп. Гермоген вызвал о. Илиодора к себе.

Примчавшегося в столицу о. Илиодора преосвященный заставил написать объяснение на свое имя. Судя по слогу, даже отчасти продиктовал. Вот что получилось: «Когда я писал его сиятельству свое письмо, то я руководился не желанием оскорбить г. губернатора, а только старался выяснить истинное положение вещей. Резкость же тона моего письма отчасти объясняется свойственной мне привычкой так выражаться, а отчасти теми неприятностями, которыми, в силу обострившегося без уважительных причин отношения ко мне г. царицынского полицмейстера, сопровождается ведение мною порученного мне вами святого дела». О. Илиодор отметил, что не разжигал никакой вражды, а оказался оболган полицмейстером. Доверяя донесениям Бочарова, воспроизводит ложь и губернатор. 25.V преосвященный переслал