самые серьезные меры. Во-первых, он написал преосвященному, прося успокоить о. Илиодора. Во-вторых, указал полицмейстеру не допускать ни произнесения проповедником новых светских публичных речей, ни публикации их в газетах. С этих пор у Бочарова были развязаны руки.

Ничего не подозревавший о. Илиодор 13.III, за три дня до очередного собрания, подал заявление полицмейстеру, как полагалось по закону. В ответ Бочаров запретил все собрания союза, ссылаясь на правила о собраниях, Высочайше утвержденные указом 4.III.1906, а именно на § 12, п. 2. Речь в этом пункте шла о следующем. Если «высказываются суждения, возбуждающие вражду одной части населения против другой», то председатель, в данном случае о. Илиодор, должен закрыть собрание. Аттестация Магомета как сумасшедшего и была таким суждением. Попутно Бочаров нашел и еще одно нарушение закона. На собрание союза были допущены малолетние, вопреки § 8 того же закона. Посему устраиваемые о. Илиодором встречи объявлялись незаконными.

Расписавшись на постановлении Бочарова, священник бросился искать защиты у властей церковных и светских. Вот что он телеграфировал губернатору: «Ваше сиятельство, епископ Гермоген благословил делать [в] церковной аудитории собрания православного союза под моим председательством. Полицмейстер теперь запрещает. Ничего противозаконного допущено не было. Он слишком широко толкует закон».

Тогда же, 14.III, о. Илиодор написал Бочарову вызывающее письмо, в котором предстает во всей красе своего бурного темперамента:

«В защите магометан Вы, Ваше Высокоблагородие, по всей вероятности потому приняли такое живое участие, что малосведущи в истории. Магомет был ненормальным человеком и припадочным.

Собрание в воскресенье будет в церковной аудитории и председателем буду я по благословению епископа Гермогена. Не исполнить воли своего начальника я не могу. А Вы что хотите, то и делайте. О Ваших действиях, направленных против меня и собраний, я сообщил Губернатору и Архиерею».

Перечисляя и другие грехи Бочарова — ноябрьское обещание не допустить служения о. Илиодора в Царицыне, недавнее именование его на письме просто «Илиодором» без указания сана, — автор призвал своего адресата покаяться под угрозой отлучения от церкви и причастия.

«Простите. Сказал все по совести», — так заканчивался этот исторический документ.

Поспешив пожаловаться губернатору, Бочаров продолжил борьбу. Он прекрасно понимал, что долго выезжать на весьма натянутых доводах о Магомете и присутствии детей невозможно. Поэтому снарядил комиссию, в которую вошли помощник полицмейстера, благочинный, гласные, инженеры, архитекторы и чиновники, для осмотра здания народной аудитории. Эта, по выражению о. Илиодора, «комиссия из жидов и поляков» сделала удивительные открытия: «входные двери все отворяются внутрь», «хоры деревянные недостаточно прочны», штукатурка потолка «отстала от обшивки и грозит падением», поэтому «устройство собраний в народной аудитории, впредь до перестройки здания, недопустимо». Какое, оказывается, опасное помещение стояло в Царицыне, не привлекая к себе внимания!

«Они, — сокрушался о. Илиодор, — нашли аудиторию опасной для собраний во всех отношениях: и пожар может случиться (это без огня-то!), и потолки обвалиться (хотя, сколько не стучали палкой по потолку, ни крошка штукатурки не отвалилась, так передавал сторож), и хоры рухнуть, хотя о. благочинный давал слово забить хоры и не пускать туда людей…».

После этого Бочаров торжественно, печатно, известил (15.III) жителей «вверенного ему города Царицына», что ввиду моральной и физической опасности всякие публичные собрания в народной аудитории воспрещены до особого распоряжения. На следующий день доложил губернатору, прибавив: «в будущем, если не получу особого распоряжения Вашего Сиятельства, намерен поступать так же до тех пор, пока или не приведу иеромонаха Илиодора с его союзом к полному порядку, или иеромонах Илиодор из Царицына не уедет».

Вообразив, что положение в Царицыне очень опасно, гр. Татищев телеграфировал преосв. Гермогену, прося запретить о. Илиодору публичные выступления, а в противном случае убедить его покинуть Царицын. В тот же день (18.III) губернатор пошел еще дальше. Он дал полицмейстеру полномочия на тот прием, о котором Бочаров мечтал еще в ноябре, — арест о. Илиодора в случае продолжения им публичных выступлений — и доложил в министерство внутренних дел. Позже оттуда было получено согласие: «Министр вполне одобряет образ Ваших действий [в] отношении иеромонаха Илиодора».

«Иеромонаха Илиодора с его союзом», — презрительно писал Бочаров… Да не Союз ли был главной мишенью?

О. Илиодор был убежден: за запретом собраний «Братского союза» стоит конкурирующая организация — царицынский отдел «Союза русского народа». Именно союзники подучили двух татар пожаловаться полицмейстеру. Именно после совета Бочарова с союзниками («что, дорогой Владыка, мне доподлинно известно!») в народную аудиторию нагрянула комиссия.

Уже 17.III о. Илиодор пожаловался преосвященному на своих былых друзей: «Простите ради Христа, что доставляю Вам беспокойство. Слишком тяжело. Союзники сатанински озлобились и из сил вон лезут, чтобы провалить наше святое, великое Русское дело. Заодно с ними по общему сговору действует и негодяй полицмейстер».

Вскоре (21.III) В. Н. Рысин сам приехал к настоятелю подворья, чтобы попросить прощения. Однако всего три дня спустя (24.III) о. Илиодор вновь поверяет архиерею свою скорбь: «Терплю большие напасти от союзников-скорпионов».

Преосвященный Гермоген поверил о. Илиодору, воспроизведя его версию в своих телеграммах, отправленных в Царицын 15.III.

Благочинному о. Каверзневу: «Боже мой, до чего мы дожили. Собрание православного народа Русского воспрещается ввиду возбужденного будто бы недовольства магометан, но вернее здесь агитация двух-трех членов политического союза, злонамеренно раздувших дело пред администрацией».

Бочарову: «Неужели не прекратятся прежние нападки на деятельность православного духовенства [в] Царицыне со стороны Рысина некоторых других союзников. Эта новая форма освободительного движения против исторического нашего уклада Русской православно-церковной жизни народной под руководительством пастырей, а не под руководительством политических вожаков, ужасно боящихся поставить православную веру в основу всей своей политической деятельности».

Кто в действительности интриговал против о. Илиодора — сказать сложно. Некоторые лидеры Союза в дальнейшем проявили большое благородство по отношению к весьма насолившему им иеромонаху. Они не только ему не мстили, но, наоборот, заступались за него, когда он попадал в разные передряги, — В. Н. Рысин и Лапшин перед сенатором Роговичем в 1908 г., а И. Н. Рысин перед духовным следствием в 1910 г… В ноябре 1909 г. по просьбе самого же иеромонаха братья Рысины справили гостившему у него Григорию Распутину новый полушубок. Позже в магазине Рысина продавались кружки с изображением о. Илиодора. Словом, по крайней мере трое из видных союзников вне подозрений.

Просьбы преосвященного о продолжении воскресных собраний остались тщетными. Бочаров ограничился повторением прежних доводов о митингах, указе 4 марта и магометанах. «Усердно прошу Вас, Владыко, привести иеромонаха Илиодора [к] порядку». Благочинный же ответил в том смысле, что, мол, о. Илиодор сам виноват и что возобновление собраний зависит от его поведения.

Приближалось очередное воскресенье, то есть обычный день собраний, а аудитория оставалась закрытой. Тогда о. Илиодор пригласил единомышленников собраться в Преображенском храме после вечерней службы, попросив духовенство передать это приглашение своим прихожанам.

В назначенное время к Преображенскому храму повалил