Так одно за другим Казаковский «расшивал узкие места». Создал мощные, лучшие в районе, ремонтно-механические мастерские, похожие на маленький завод. Наладил свое автохозяйство, выстроил гараж и наладил регулярное движение автобусов из Солнечного в Комсомольск-на-Амуре. Пробил дорогу на Фестивальный. Он совершал это с поразительной быстротой и напористостью, исчерпывая, казалось, немыслимые возможности из оборудования и вдохновляя людей на личные рекордные трудовые достижения.

Узким местом, вернее, не узким местом, а сложным, крепко стянутым узлом, оказалась проблема с кадрами. А точнее – с текучестью кадров. Каждый день Казаковскому приходилось подписывать заявления: одни люди поступали на работу, другие – увольнялись. Вроде бы обычное явление, типичное для любого производства. А здесь тайга, отдаленная экспедиция, люди прибыли издалека… И его настораживало то обстоятельство, что заявлений было много об уходе. Со стандартной формулировкой: «по собственному желанию…» В чем дело? Почему люди уходят? Почему увольняются?

Пригласил парторга. Вызвал кадровика, и начальника отдела труда и зарплаты, и начальника планового отдела. Положил перед ними папку с заявлениями, которые не подписывал в течение недели, – их накопилось порядочное количество.

– Можете объяснить причину?

Воронков задумался, потирая пальцами подбородок. Он всегда потирал его, когда задумывался. У него в ящике письменного стола тоже лежат заявления. Конечно, их намного меньше, чем у начальника. Уволившиеся коммунисты просили о снятии с учета.

Начальник труда и зарплаты, недоуменно пожимая плечами, как бы отвечал на вопрос Казаковского, что он здесь ни при чем. А кадровик, человек пожилой, в прошлом – оперативный работник районного управления внутренних дел, невысокий, щуплый, жилистый, снял и, волнуясь, протирал носовым платочком старомодное пенсне, словно чувствовал за собой какую-то вину, словно от него лично, от его недоработки образовался такой поток текучести…

Только один невозмутимый Анатолий Алексеевич, сияющий и жизнерадостный, улыбался и потирал руки, ладонь об ладонь, словно скручивал шпагат.

– Так тут дело житейское, Евгений Александрович! – сказал он, философствуя. – Рыбка ищет где поглубже, а человек, естественно, где получше.

– А почему им у нас не лучше, чем в другом месте? – спросил Казаковский. – Почему? Вы задумывались?

– Всяко бывает в человеческой жизни, – отозвался начальник труда и зарплаты.

– Давайте коллективно пошевелим нашими мозговыми центрами: почему же увольняются люди? Почему уезжают? – Казаковский тоже снял свои очки, протер их и водрузил на место. – У нас тут не город, к нам в Солнечный не так-то просто добраться, путь не из легких, и те, которые приезжают, уверен, на сто процентов уверен, долго размышляли, прикидывали, прежде чем отправиться к нам по нелегкой дороге. Ехали с надеждой и верой в хорошее будущее. И что-то у них не так получилось? Где произошла осечка? – начальник экспедиции сделал паузу. – Нет, нет, поймите меня правильно. Летунов и прочих охотников за «длинными» рублями и высоким заработком за ничегонеделание я в расчет не принимаю. Такие были, есть и будут. Человека сразу не разгадаешь. Но здесь, – он показал на папку с заявлениями, – хотят увольняться и рабочие, и инженерно-технические кадры, и служащие. Хорошие рабочие и знающие свое дело специалисты. Многих из них мы с вами хорошо знаем, потому что они трудятся в экспедиции не первый год. Так в чем же причина? Где, как говорят, зарыта собака?

О текучке все знали. Ее воспринимали как нечто неизбежное: условия для жизни и работы в геологическом поселке не ахти какие. Но так серьезно, вернее, так глубоко, никто из руководителей подразделений не задумывался и не задавал сам себе такого простого главного вопроса: а почему?

– Действительно, почему? – повторил вслух секретарь парткома.

– Задачка со многими неизвестными, – вздохнул начальник отдела труда и зарплаты. – С ходу не решишь. Над ней многие ломают головы.

– Евгений Александрович, а если спросить самих? Тех, которые увольняются, – предложил Анатолий Алексеевич, все так же потирая ладони. – Получив расчет, человек никакими формальными цепями с нами не связан, свободен, как птица. Такие люди говорят откровенно, выкладывая сущность, что наболело и накипело у них внутри.

– Это уже идея, – сказал Казаковский и посмотрел на кадровика. – Вам карты в руки.

– А может быть, поставим вопрос шире? Те, которые увольняются, люди вчерашнего дня, – начал Воронков. – А мы давайте поинтересуемся у тех, которые остаются, которые составляют и основу нашу, и будущее. Проведем в низовых ячейках открытые собрания, обсудим. Пусть люди выскажутся, и коммунисты, и беспартийные.

– Дельное предложение, – сразу же согласился начальник отдела труда и зарплаты.

– А сколько вам, Геннадий Андреевич, на эти мероприятия потребуется времени? – по-деловому подошел к этому предложению Казаковский.

– Думаю, что до нового года управимся, – сказал, поразмыслив, Воронков. – Но не раньше.

– Тогда отпадает. Долго ждать. Пока проведем собрания, пока соберем протоколы, пока обобщим, жизнь уйдет так далеко вперед, что мы со своими выводами уже, может быть, никому не будем нужны, – заключил Казаковский. – Надо придумать что-нибудь более оперативное.

– Что-нибудь придумаем, – сказал начальник планового отдела.

Он имел талант быстро сходиться с людьми, схватывать на лету любую идею, даже едва-едва тлеющую, которую тут же развивал, раздувая огонек, превращая его в жаркий костер, согревающий многих. Как правило, все сложные бумаги – важные решения партийных собраний, подведение итогов соревнования, принятие социалистических обязательств, – все сложные проекты решений поручали составлять именно ему. Анатолий Алексеевич никогда не отказывался, только всегда просил, чтобы его, для обдумывания и написания бумаги, отпустили с работы на один день. Он не закрывался в своей квартире, не уединялся в библиотеке, а брал свои снасти и отправлялся на рыбалку. В любое время года. Анатолий Алексеевич любил рыбачить на вольном и широком Амуре. Возвращался, как правило, с готовым проектом решения и солидным уловом. Обсуждение составленного им проекта происходило, как правило, в тот же вечер. Гостеприимный хозяин угощал еще и ухой. Он никому и никогда не доверял варить уху. А сам варил ее мастерски. Уху двойную и тройную. Уху наваристую и удивительно ароматную, больше одной миски которой не осилишь и которая никогда не позволит даже слабому человеку захмелеть. Именно эта любовь к вольной рыбной ловле была одной из причин переезда Миронова на Дальний Восток.

– Что-нибудь придумаем, Евгений Александрович, – повторил начальник планового отдела и, потирая ладони, стал пояснять свою идею. – Вы, Евгений Александрович, сказали, что долго ждать протоколы? Так это можно ускорить. Не надо проводить никаких собраний. Можно организовать получение бумаги и проще и быстрее. Как? Очень даже просто. Переймем полезный опыт наших отечественных социологов. Наш геологический рабочий класс и научно-трудовая интеллигенция тоже на уровне, грамотные, смогут высказаться в индивидуальном порядке. А для этого нам с вами необходимо сделать лишь одно – составить умную бумагу с соответствующими вопросиками. Одним словом – анкету. А дальше уже дело техники: отпечатать, распространить, собрать… Ну а потом, как на выборах, только вноси в каждую графу результаты – «за» и «против», «да» и «нет», плюсы и минусы. И мы будем знать мнение народа.