О себе поведал кратко. Более подробно Иван узнал о невезучей судьбе бродяги позже, когда ушли в тайгу. Все-то у него в жизни нескладно получается. И все из-за того, что не может надолго нигде прижиться, задержаться. Почувствует вдруг ни с того ни с сего себя он неуютно, потянет куда-то, так он особенно не раздумывает. Снимется впопыхах с работы, порой даже и «без копья» в кармане, заберется в первый попавшийся пассажирский поезд, на верхнюю полку, и едет, сам не знает куда. Лишь бы подальше от того места, где сел. Где он только ни побывал! На Урале в леспромхозах довелось мытариться, обрубщиком да чокировщиком, и на целинных землях в совхозах, разнорабочим, и по всей Сибири поколесил, на Дальнем Востоке был и в Приморье. Здесь и научился мастерству промывальщика у бродяг-старателей.

Родные? Нет у него никого, кроме старшей сестры, которая живет в Подмосковье, почти в самой столице, полчаса всего езды на электричке. Да в разных местах страны имеются жены, бывшие, конечно, которые его не забывают и повсюду преследуют исполнительными листами на сдирание с него алиментов, хотя в большинстве случаев насчет детей он сомневается, поскольку очень даже не уверен, что они его.

– А в прошлом году, в начале зимы, мне подфартило, – рассказывал не раз промывальщик. – Обычно как? Дальше Хабаровска или Иркутска мне в последние годы никак не удавалось уехать. А сестренка ждет и пишет в письмах, что повидаться надо бы обязательно, родные все ж. Ну а я, гад такой, обещаю приехать, а все не получается. Не получается по той простой причине, что пропивался насквозь в первые же недели после окончательного расчета. А когда приходил в себя, то в кармане, окромя мелочи, ничего не оказывалось. На такие копейки даже пива для похмелья не купишь, не говоря уж о билете до столицы. И опять голубая моя мечта откладывалась на будущую осень. А в прошлом году подфартило. Здорово подфартило! Сама милиция помогла. Во как бывает!

Он рассказал все подробно, с деталями.

В прошлую осень, в Хабаровске, куда они прилетели рейсовым самолетом, после получения окончательного расчета, компания быстро распалась. Многие, с пачками денег в карманах, как-то быстро распрощались и пооткалывались. Осталось их трое. Так они, вчерашние таежники, и побрели втроем по знакомым улицам, приятно любуясь городской шумной жизнью. Карманы брезентовых штанов и курток отдувались от заработанных тысяч. План у них, у троих таежников, был самый что ни есть правильный: сначала посетить универмаг, сбросить брезентуху и приодеться в нормальную одежду, потом пообедать в настоящем ресторане, чтоб звучала музыка оркестра, выпить из хрустальных рюмок дорогого коньяка – одну бутылку, не больше! Поесть с вилкой и ножиком в руках из фарфоровых тарелок вкусненького чего-нибудь, ну а потом друзья обещали проводить его до аэродрома и посадить в первый же самолет, отлетающий в столицу.

Но хорошо задуманный план в жизнь претворить не удалось. Попалась им на пути в универмаг захудалая кафе-закусочная. Заглянули туда из чистого любопытства, вернее, решили друзья на ходу перекусить, червячка заморить, ну и задержались там. Надолго. И все из-за «кровавой Мэри». Коктейль такой модный им показали. В стакан наливают до половины томатного сока, а потом сверху прозрачной водки. Наливают так, чтоб не перемешалось. Двухслойный напиток друзьям-таежникам очень даже понравился. Решили повторить. Чтобы не стоять в очереди к прилавку, купили ящик банок томатного сока и ящик водки. Пригласили и городских любителей выпить к себе в компанию, чтоб послушать новости о жизни, а заодно сделать и для них маленький праздник. А дальше и пошло-поехало. Дым коромыслом! Пригласили и буфетчицу, оплатив ей вперед дневную выручку, и замотанную официантку с тощим задом, и повара с рабочим-истопником…

Одним словом, загудели ребята во всю ширь. А утром, когда очнулся, когда продрал глаза, Филимон обнаружил себя в странном месте. Лежит голышом на казенной постели, вроде больничной, узнал по койке, они во всех больницах одинаковые, и на ноге у него номерок картонный суровой ниточкой привязан. Рядом на других койках лежали под простынями еще и другие люди-человеки. У промывальщика сердце холодом обдало: в морге он! Там, где мертвяков складывают и держат до опознания трупа. Не зазря же ему на ногу и номерок-бирку привязали. Видать, вчера по пьянке он чуть концы не отдал и его подобрала машина медицинской «скорой помощи» посчитала мертвяком и привезла сюда. А он-то еще жив-здоров! И никому не позволит так с собой обращаться, заживо хоронить, закапывать в сырую мать-землю, хотя бы даже и за казенный счет.

Вскочил и к двери. А она заперта и, видать, снаружи. Как и положено. Ну, он не стал терпеть-дожидаться, когда за ним придут с носилками, начал колотить в ту дверь и руками и ногами, да кричать громким голосом во всю мощь своих легких, произносить цензурные и нецензурные выражения.

К его удивлению, на соседних койках оказались вовсе и не холодные трупные мертвяки, а живые люди-человеки, мужского пола, хотя один и на деваху смахивал длинными патлами. Как они недовольно зашикали на него, ругаться начали, что он, такой-рассякой, мешает им и сон нарушает, не дает прийти в себя, потому что за отдых и медицинское обслуживание с них все равно сдерут, а если нет наличными, то вычтут из заработной платы, вместе со штрафом.

Промывальщик ничего не понимал из их слов, только обалдело таращил глаза. Тогда ему, вчерашнему таежнику, стали популярно объяснять, что в краевом центре органы милиции создали такое нужное заведение для ведения борьбы с повальным пьянством граждан и для вытрезвления всех тех, которых задержат в нетрезвом состоянии или же подберут с улицы. А тут, с помощью медицинских препаратов, промывку полную делают. Снаружи – купанием под душем, и очищение нутра. Заведение это называется «медицинский вытрезвитель», и ему, попавшему сюда, нечего шум поднимать.

Но на шум все же пришли, хотя и стоял еще довольно ранний час утра. Филимона, закутанного в простыню, провели по коридору в отдельную комнату с деревянным барьером, и он сразу же признал знакомую милицейскую обстановку. Вот только фамилию свою никак не мог вспомнить, поскольку мутило его крепко, да еще в затылке что-то стреляло и ему от тех выстрелов становилось дурно. Потом у него спрашивали насчет тех пачек денег, которые были обнаружены у него в брезентухе, и настойчиво предлагали не упрямиться, а честно признаться в ограблении, поскольку это добровольное признание ему обязательно зачтется на суде при определении срока наказания.

Лейтенант милиции никак не мог поверить, что все эти крупные деньги честно заработаны. Промывальщику вернули его брезентуху и поместили в отдельную камеру для предварительного заключения. Филимон сидел на обшарпанном табурете, скреб пятерней затылок и горестно рассуждал, пытаясь понять главный вопрос, как он сюда попал и где его мужики, друзья-товарищи. Насчет мужиков он решил, что они в других камерах сидят, не иначе. И еще пытался вспомнить, как и где они порядок нарушили. Может, женщину какую оскорбили или обидели…

К вечеру тот же молоденький лейтенант вызвал его и сказал, что насчет денег они полностью разобрались, что поступило телефонное подтверждение из кассы, где ему выдали на руки пачки новых купюр. Но все равно ему полагается десять суток за хулиганские действия.