– Принеси мне сандалии и плащ и налей воды в таз.

– Приготовить вам поесть, господин?

Мовиндьюле покачал головой. Слишком рано, его желудок еще не готов принимать пищу. Одевшись и обувшись, он решил умыться, однако вода оказалась ледяная, поэтому он ограничился тем, что намочил кончики пальцев и протер глаза.

– Вы уходите, господин? – спросила Трейя.

– Да.

– Мне пойти с вами?

Мовиндьюле поколебался, потом покачал головой. Эту задачу следует выполнить в одиночку, к тому же он и минуты не выдержит рядом с ее кудрями. Он изо всех сил старался не смотреть на них, но все равно видел боковым зрением, как они подпрыгивают и покачиваются, словно змеи.

Принц решительно вышел из шатра, стремясь выполнить задание Джерида, а также поскорее сбежать от Трейи. Он и не подозревал, насколько душно в его временном жилище, пока не глотнул свежего воздуха. Снаружи было холодно и сыро. Где-то стрекотали цикады и квакали лягушки. Вокруг ровными рядами стояли палатки, костры прогорели до углей.

Мовиндьюле понятия не имел, куда идти.

– Выгребные ямы вон там, мой принц. – Часовой, охранявший шатер снаружи, махнул на юг.

– Ага… спасибо. – Мовиндьюле неожиданно для самого себя поблагодарил часового и пошел в указанном направлении. Он и сам не знал, почему решил держать свою вылазку в тайне. Вроде бы в его действиях не было ничего дурного, и все равно ему казалось, что он поступает как-то неправильно: идет на секретное задание, следуя указаниям голоса, звучащего у него в голове. Со стороны это выглядит как безумие. Смотрите! Смотрите, вон идет чокнутый принц!

Стараясь держаться в тени, Мовиндьюле направился на юг. По пути он встретил еще пару часовых – те почтительно кивнули ему – и прибавил шагу. Холод кого угодно заставит торопиться. Принц добрался до выгребных ям, потом, миновав частокол, спустился под горку и повернул на запад, к Алон-Ристу. В свете звезд виднелся каменный столб, вздымающийся над равниной словно кривой палец. Наверх вела узкая тропка.

«Где ты? Что ты делаешь?» – надоедливо забрюзжал Джерид.

– Завтракаю с семейством медведей. Они угощают меня яблочным пирогом и чаем с корицей. Никогда бы не подумал, что мишки так вкусно готовят.

Брось свои шуточки! Я серьезно спрашиваю.

– Поднимаюсь на скалу, с которой открывается хороший вид. Ты ведь этого хотел?

Ты за пределами лагеря?

– Да, отошел на двести-триста ярдов.

Ладно. Дай знать, когда найдешь удобное и тихое место.

Тропа оказалась опасной, и Мовиндьюле быстро пожалел о своем выборе. С одной стороны – крутой обрыв, с другой – отвесная скала. Поднявшись наверх, он совсем забыл о холоде. С него ручьем лил пот.

– Ну вот, я на вершине.

Отсюда хорошо виден Алон-Рист?

Мовиндьюле взглянул на запад. Скала была всего-то футов шестьдесят в высоту, но казалось, что сверху можно увидеть весь мир. Внизу раскинулся лагерь фрэев, и принц разглядел ровные квадраты, образованные палатками и подсвеченные мерцанием догорающих костров.

– Да. Вижу толстые стены, большой купол, высокую башню – правда, после того как ей срезали верхушку, она уже не столь высока.

Теперь садись поудобнее. Держи спину прямо, скрести ноги и сосредоточься на Алон-Ристе. Не отвлекайся, думай только о крепости.

– Ладно.

И постарайся не кричать.

– Кричать? С чего бы мне…

Мовиндьюле дернулся: его словно пронзило насквозь невидимым копьем. Он не вскрикнул. Просто не смог. Из горла вырвался лишь слабый писк, когда тело и разум сокрушила мощная волна силы, посылаемая Авемпартой. Сила заполнила, переполнила юношу, и он почувствовал, что тонет. Все тело свело судорогой, словно его окатили ведром ледяной воды.

Вдруг прямо перед ним появилась крепость, и Мовиндьюле тихо ахнул от изумления. Вмиг он перенесся к огромным бронзовым воротам. Они оказались так близко, что можно рукой дотронуться, но принц пролетел прямо сквозь них. Еще миг – и он уже во внутреннем дворе, заполненном рхунскими и фрэйскими воинами. Не пользуясь лестницей, Мовиндьюле взлетел в верхний двор, пронесся по баракам: люди просыпались, одевались и ели, сидя за длинными столами или держа тарелки на коленях. Потом он очутился на галерее под огромным куполом, с которой открывался вид на зал, увешанный оружием. Принц уже был здесь раньше, с Гриндалом. Через мгновение он умчался оттуда, пролетел над мостом и оказался перед массивной квадратной башней рядом с обезглавленным Спайроком. Это Кайп, крепость внутри крепости. Горели лампы. Люди одевались. Цитадель просыпалась. У Мовиндьюле закружилась голова. От дерганых, беспорядочных движений его мутило. Никем не замеченный, он помчался обратно, к выходу из Алон-Риста, заглядывая в комнаты и коридоры в поисках…

И вдруг застыл.

Сури протянула Арион чашку с горячим чаем. Они стояли на вершине Мерзлой башни. После разрушения Спайрока это самое близкое место, где можно подышать свежим воздухом и почувствовать себя свободной. Сури ненавидела стены, а в последнее время ей постоянно приходилось сидеть взаперти.

На самом деле, ее никто не смог бы остановить, кроме Арион, хотя девочка сомневалась, что даже фрэе под силу удержать ее, если она всерьез вознамерится покинуть крепость. Оказывается, ей неподвластно не так уж много, – всего остального можно достичь, если очень захотеть. Последние несколько месяцев Арион обучала Сури не тому, на что она способна и как этого добиться, а тому, чего она не может. Например, летать и воскрешать мертвых – по крайней мере, тех, кто уже вошел в царство Пайра. А еще – творить жизнь, то есть создавать нечто из ничего. Эти умения неподвластны Искусству – в какой-то мере. Вообще, нельзя сказать, что Искусству что-то неподвластно. Искусство – нить, проходящая через ткань мироздания. Все на свете является частью Искусства, но некоторые вещи, вроде творения жизни и воскрешения мертвых, слишком сложны, их струны залегают очень глубоко, и ни один мастер Искусства не может переплетать их или контролировать силу, которая для этого требуется. На такое способны лишь боги. Правда, Бэлгаргарат и Гиларэбривн были созданы с помощью Искусства, однако они не могут считаться по-настоящему живыми. Каждый из них представлял собой облеченный плотью сгусток силы: одушевленное, самостоятельное, мыслящее существо, способное жить и после смерти своего создателя. В этом смысле, Сури, вероятно, была вторым по могуществу мастером Искусства – а первым, бесспорно, являлся Древний, сотворивший Бэлгаргарата. Тот, кому удастся повторить такое чудо, по праву может считать себя величайшим мастером, способным сравниться с самими богами.

Несмотря на ненависть к стенам, Сури по просьбе Арион не выходила наружу. Фрэя боялась, что за пределами крепости с ней может случиться несчастье. Девочка никак не могла взять в толк, чего так страшится Арион. Почти всю свою жизнь она провела в лесной глуши среди медведей-убийц и голодных волков, еще не умея поворачивать реки вспять и призывать дождь. Сури хорошо понимала: заклинательница просто не хочет оставаться одна. Девочка крепко сдружилась с Рэйтом, своим товарищем по несчастью, а у Арион, кроме нее, больше никого нет. За этот скоротечный год фрэя стала для Сури наставницей, второй матерью, беспомощным ребенком и подругой. Арион уже поправилась, и все же девочка тревожилась за ее здоровье. Маленький белый шрам в форме полумесяца на голове заклинательницы постоянно напоминал о том, насколько близка она была к смерти.