Их дыхания смешивались на распухших от поцелуев губах. Выдохи становились все рванее, порывистее. Она скользила ладонями по его спине, по затылку, забиралась под балахон, чтобы спустя столько времени почувствовать его разгоряченную кожу подушечками пальцев. Он вжимал ее в стену, будто ему было мало, все еще мало ее, мало того, о чем они оба не могли даже мечтать. Ненадолго отрываясь от губ, он целовал ее скулы, спускался на шею, оставляя влажные дорожки, которые покрывались мурашками, едва их обдавало его дыханием. Его пальцы нежно касались ее лица. Вторая рука при этом была более требовательна, опускаясь с талии на бедра, жадно сжимая пальцы, оставляя на ее коже красные отметины. Еще немного, и можно было сойти с ума.

Тяжело дыша, он первым отстранился от нее. Его глаза вновь потемнели, но теперь этот цвет не пугал ее. Теперь в них скрывалось что-то другое. То, чего раньше не было.

Он все еще прижимал ее к себе, а она интуитивно вновь потянулась к его губам. Потому что ей было мало. Невыносимо мало этого. Все, чего ей хотелось теперь — раствориться в нем. Но он остановил ее, тяжело дыша, но продолжая прижимать ее к стене и водить указательным пальцем по талии и спине.

— Лив… — еще никогда его голос не хрипел так. — Тебе лучше остановить меня прямо сейчас.

Желание говорить с ним давно пропало. Еще на моменте, когда он впервые дотронулся да нее. Поэтому она просто схватила его за волосы и требовательно притянула к себе.

Он кусал ее губы. Его рука скользнула вниз к округлому бедру, превращая все ее тело в пожар. И она позволила ему подхватить себя под ноги и уронить поперек кровати. Он просто дурак, если даже на секунду предположил, что она и правда захочет остановиться! Все, абсолютно все, что будет потом, было уже не важно. Она давно поняла, что для нее пути назад нет уже очень давно. Поэтому просто доверительно подавалась ему навстречу. Навстречу его губам и жадным рукам. Выгибала спину, помогая ему стягивать с себя одежду. Она просто сгорала и тлела в этом пламени.

Она не чувствовала неловкости. Какая неловкость? Разве можно стыдиться того, что сейчас казалось таким естественным и единственно правильным? Они оба оказались в той плоскости, где больше не осталось места сомнениям, стеснению и сдержанности. Они так долго мирились с мыслью, что им всего этого никогда не видать, что теперь, когда все барьеры были сметены, просто не могли остановиться. Его искусанные губы отчаянно скользили по тонкой коже на шее, где яростно колотился ее пульс, спускались ниже — к ключицам, к тяжело вздымающейся к груди, к трепещущему от каждого невесомого прикосновения животу.

Вихрь ярчайших эмоций захватил Лив, и она уже не ощущала ничего, кроме его обжигающих поцелуев на своей коже, кроме напряжения во всем теле, стекающегося в одну точку — к низу живота — и требовательно пульсирующего там. Август прижался к ней всем телом, и тогда она смогла в полной мере ощутить серьезность и его намерений тоже. Последние остатки самообладания были сметены, оковы сдержанности и осторожности сорвались уже давно. Обвив его напряженные бедра ногами, она позволила ему сорвать с кровати одеяло и укрыть их обоих с головой.

Последние лучи заката еще не успели скрыться за горизонт. Но для двух разгоряченных людей под одеялом, ночь уже наступила, и запустила свой отсчет.

Этой ночью в сердце Августа разразилась самая жаркая огненная буря за всю его жизнь. И в ее центре — она. Оливия Мун. Самая смелая и бесстрашная девушка, полностью перевернувшая всю его жизнь.

Глава 17. Простить себя

«Никому не дано знать, какие пути выбирает любовь»

Ходячий замок.

Горячее дыхание обожгло кожу на ее шее, и она проснулась. Не резко, захлебываясь в собственном дыхании, как обычно, а мягко. Медленно и невесомо выплыла в явь, открывая глаза.

И снова его всклокоченные волосы будто светились изнутри, только на этот раз в рассветных лучах. В этот самый момент, нырнув в глубину его, наконец, спокойных зеленых глаз, она думала о том, что неспроста его волосы постоянно ловили на себе солнце и окрашивались в такой необычный цвет. Ему словно было суждено в один прекрасный день воспылать по-настоящему. Но не для того, чтобы сжигать, как он всегда думал. А для того, чтобы согревать.

Внезапно, его лицо сделалось обеспокоенным, а на щеки упали длинные тени от полуопущенных густых ресниц. Лив успела испугаться, резко выныривая из состояния ленивой сонливости. Что же на этот раз? Что могло взволновать его с утра пораньше? Что бы это не было — только не это. Ей хотелось еще хотя бы немножко просто почувствовать себя самой счастливой женщиной на планете.

— Не хочу тебя пугать, Лив, — напряженно начал он, а его голос хрипел спросонья. А взгляд продолжал обеспокоенно скользить по ее лицу. Захотелось провести по нему рукой, но все ее конечности были плотно зажаты под одеялом, — но, кажется, я люблю тебя.

Воздух стремительно покинул ее легкие. Захотелось смеяться. Громко, несдержанно, счастливо. А после взять и разрыдаться. Но она лишь заулыбалась, как полная дурочка, не в силах сдержаться, и прикрыла глаза.

— Я просто в ужасе, Август, — выдохнула она, а мочки ее уха уже коснулся влажный поцелуй. Он оставил вереницу поцелуев на ее шее, плече и ключицах. — Я, наверное, никогда не смогу к этому привыкнуть.

Ее слова заставили Августа остановиться, и он поднял лицо, застыв над ней с игривой улыбкой на губах. На его щеках снова появились ямочки.

— Я могу перестать, — хитро прищурился он. — Думаю, я и так позволил себе слишком много вчера.

— Нет-нет, — от мысли, что все это действительно может прекратиться, ей снова сделалось холодно.

Жалела ли он о том, что произошло? Ничуть. Она привыкла доверять своим чувствам. И они еще ни разу не обманули ее, ловко огораживая от парней, с которыми ей явно было не по пути. И вот она здесь. Вжатая в матрас парнем, который смог стать для нее и самым страшным кошмаром, и другом, и защитником, и любимым. С теплой широкой ладонью на ее талии. На нее смотрели влюбленные, поддернутые дымкой глаза, а сама она точно знала: он больше никогда не оставит ее одну.

Она счастлива.

— Просто думала, что целуешься ты получше, — весело хихикнула она, наблюдая за тем, как вытягивается его лицо.

— Ах так, — вскинул брови он и, наклонившись, укусил ее