– Хотел бы я знать, откуда ты вышла… кроме того пути, которым вошел я, все перекрыто. Не отсюда ли? – Он указывает на стену. – Или из этой трещины… – он тычет в пол, в котором нет ни малейшей трещины. Он все больше похож на безумного бродягу с мерцающего черно-белого экрана. – Это вряд ли, – продолжает он свою мысль, – тот путь очень ненадежен, разве что ты нашла способ проходить кислотные озера. А по тебе не скажешь…

– Ни хрена не понимаю, – обрывает Мона. – Ничего такого здесь нет.

– Задерживаться тут нельзя, – продолжает он, поглядывая на потолок. – Луна светит, но скоро уйдет. Тогда станет опасно. – Он понижает голос, и изображение вдруг вздрагивает и блекнет.

– Эй? – окликает Мона.

Кобурн возвращается на середине фразы. Для него, по-видимому, ничего не случилось.

– …обще сюда попала? Я думал, что перенос затронул только меня. Никого из сотрудников с тех пор не видел. А прошло уже… – Он сверяется с чем-то у своих ног… – Господи, с той грозы больше полугода прошло.

Мону осеняет. Она вскидывает руки, привлекая его внимание.

Доктор поднимает взгляд.

– Вы, – она сопровождает слова жестами, – ждите… – выставляет ладони, делает вид, что толкает его, – …здесь. – Тычет пальцем в землю. Повторяет, пока не уверяется, что он понял.

Кобурн моргает, разглядывая ее.

– А. Просишь, чтобы я постоял здесь. Ну, хорошо, хорошо, хотя не представляю зачем. Куда ты собралась?

– А вот увидите, – говорит ему Мона и медленно пятится за дверь.

Она успевает отойти футов на двенадцать, когда у Кобурна отвисает челюсть.

– Боже мой, – он вертит головой. – Где… ты куда подевалась?

Он поворачивается вокруг себя.

– Лаура? Лаура? Ты еще здесь?

– Что за чертовщина, – тихо выдыхает Мона, пробегая по коридору в сторону кабинетов администрации. Хватает пожелтевший старинный блокнотик со стола и цветной мелок с доски. И возвращается в комнату с зеркалом.

– О, – восклицает Кобурн, – вернулась!

И видит, что она принесла.

– Где ты взяла? Это… Эти канцтовары мне знакомы. Из лаборатории. Как достала? – Развернувшись, он упирается взглядом в стенку. – Что, перенос захватил и часть здания? Ни разу не видел ни намека…

Мона пишет: «Где, по-вашему, вы находитесь?» – и разворачивает листок к нему.

Прочитав, он отвечает:

– Да здесь я. Что за вопрос?

Мона пишет: «А я в вашей лаб.».

– Что? – вскрикивает Кобурн. – В каком смысле?

Замявшись, Мона досадливо тычет пальцем в блокнот: вот в каком!

– Ты в лаборатории? – повторяет доктор. – В моей КНЛО? В данный момент?

Мона кивает.

– Ты… уверена?

Она снова кивает.

Кобурн обводит взглядом нечто, для Моны невидимое.

– Как?

Она пожимает плечами, словно говоря: кто из нас ученый? И показывает ему первый вопрос: «Где, по-вашему, вы находитесь?»

Кобурн так потрясен, что долго собирается с силами для ответа.

– Едва ли могу назвать. Место, где я нахожусь, ужасно. Земля запеклась черным стеклом, в озерах булькает жидкость, которой я не решаюсь коснуться. Я выживаю на жутких плодах с неизвестных деревьев на болотинах. Тут все заброшено. Но как ты можешь быть здесь, если ты в лаборатории?

Мона оглядывается по сторонам. Естественно, она видит не то, что он описал, а холодный темный металл стен.

Кобурн рассуждает:

– Возможно, конечно, что ты не здесь. А я не в лаборатории, рядом с тобой, где ты, как я понял, меня видишь. То есть в лаборатории.

Мона мотает головой.

– Я не прав? – спрашивает Кобурн.

Мона пишет: «Нет, правы, согласна. Вы похожи на черно-белую картинку на старом телеэкране».

Кобурн, прищурившись, читает ответ.

– Правда? – удивляется он и оглядывает свои руки. – Что за диво. Здесь я этого эффекта не наблюдаю. А вот что у тебя с почерком? Просто кошмарный.

– Офигенно извиняюсь, – бурчит Мона.

– А ты… дай подумать. – Он оглядывается через плечо, но явно не находит того, что искал. – А ты сейчас не в комнате с линзами, Лаура?

Мона косится на зеркало. Вероятно, его можно назвать линзой, хоть и не прозрачной – во всяком случае, для нее. А ничего более подходящего под название «линзы» она здесь не видела, поэтому кивает.

– Правда? Фантастика! – Кобурн, забыв о своей беде, выражает нескрываемый восторг. Облизнув губы, он оглядывается, быстро соображает. – Полагаю, так и есть. Ты, конечно, понимаешь, что это?

Мона пожимает плечами.

– Не поняла? Да это же ссадина, девочка моя! Точь-в-точь как мы говорили. Едва ли она захватила большую площадь – ты пропала уже через несколько ярдов. Видимо, простирается не слишком далеко от линз. Но другого вывода и вообразить невозможно. Мы бы с тобой порадовались, дорогая, если бы не такие страшные последствия, да?

– А? – вслух недоумевает Мона.

– Хотел бы я знать, как сейчас выгляжу. Изображение, спроецированное из реальности в реальность… впрочем, сигнал слабый, как ты намекнула. Не знаю, в чем дело, тебя я вижу ясно как день, только цвета несколько блеклые… полагаю, с твоей стороны ссадина ярче выражена. Другие эффекты наблюдала? Другие симптомы?

– Что? – не понимает Мона.

Кобурн озабоченно разглядывает ее.

– Что ты так растерялась? Лаура, ты не пострадала? Что с тобой?

Решив, что с нее хватит, Мона выписывает: «Не Лаура».

Теперь доктор злится:

– Что значит – не Лаура? Ты не… на вид ты точно она. Если не Лаура, так кто ты, черт побери?

Осторожно покосившись на него, Мона пишет: «Ее дочь».

Вот теперь Кобурн в нокауте. Пошатнувшись, он садится на землю.

– Как? – тихо переспрашивает он. – Дочь?

Мона кивает.

– Ты не обманываешь?

Мона снова кивает. И садится на пол напротив него.

– Пожалуй, различия есть… я-то думал, просто изменилась. Она пропала до того, как все началось, но… я думал, она вернулась мне помочь. Что с ней сталось?

Мона не знает, как рассказать. Она столько имела дела со смертью, что чувствительность к горю притупилась, но мысленно она примеряет соответствующие выражения лица. Выбрав приличествующую грусть, пишет: «Умерла» и показывает ему.

Кобурн оседает мешком.

– Погибла? В грозу?

Мона мотает головой.

– Значит… естественной смертью, надеюсь.