«МИМ» оставался на поверхности планеты – и в течение ближайших лет он будет продолжать передавать данные о Гадесе на Землю.

– Согласен, – мрачно ответил Сотников и сверился с программой полёта. Слегка повернув голову в сторону товарища, пилот сказал:

– Давай, занимай своё кресло. Пора.

Оба космонавта уже были в скафандрах. Компьютер показал готовность корабля ко взлёту; программа полёта выполнялась тоже автоматически, и, если никаких накладок не возникнет, вмешательство Сотникова при подъёме и стыковке с «Орфеем» также не потребуется.

– Ну как вы? – раздался в микрофонах голос Терещенко.

– Соскучились, – ответил пилот «Эола». – Сейчас полетим к тебе.

– Давайте. Я выхожу на дневную сторону, программа ориентирует вас на взлёт через две минуты…

– Видим. Ладно, до встречи на орбите!

– До встречи!

Динамик умолк. Сотников откинул крышку ручного контроля и выдвинул вперёд два джойстика управления маршевыми двигателями. Затем он нажал кнопку расстыковки ступеней: теперь нижняя ступень «Эола», опустошённая во время посадки, была никак не связана со своей верхней частью. Израсходованной ступени, как и исследовательскому модулю, было суждено навсегда остаться на Гадесе, как напоминание о когда-то совершённой на него людьми высадке.

– Ждём, – негромко проговорил Сотников. Игорь молча кивнул, с грустью наблюдая в иллюминатор за поверхностью Гадеса.

Планета продолжала дымиться; едва заметными струйками газ просачивался сквозь пыль, превращая поверхность Гадеса в вязкое болото из метеоритной крошки и плавящегося метана, кислорода и углекислоты.

Уже через несколько недель Гадес достаточно удалится от Солнца, что газ прекратит парить. Затвердев, азот вновь выпадет на поверхность адской планеты ледяными хлопьями, и на Гадесе снова на долгие тысячелетия установится практически абсолютный ноль.

Двигатели «Эола» взревели, отрывая от поверхности удивительной планеты модуль с космонавтами. Крошечная капсула устремилась ввысь, навстречу «Орфею».

– Курс автоматически корректируется… – комментировал показания компьютера Сотников. – Четверть горючего уже отработали…

Первая космическая скорость Гадеса была совсем низкой: сказывалась незначительная масса планеты. Благодаря этому, даже небольшого запаса топлива «Эола» вполне хватало, чтобы чуть больше чем за минуту вывести модуль на низкую орбиту.

– Ещё несколько секунд… – произнёс Сотников. Тряска в кабине «Эола» вдруг резко прекратилась. Двигатели заглохли, а посадочный модуль, получив необходимое ускорение, продолжал по гиперболической траектории лететь вперёд, прочь от планеты.

– Я вас наблюдаю в фронтовой коллиматор, – раздался голос Терещенко. – Между нами что-то около километра. Как у вас с топливом?

– Сожгли подчистую, – отозвался Сотников. – Сейчас подрулю к тебе на маневровых.

Стыковка тоже происходила автоматически – компьютеры «Эола» и «Орфея» блестяще справились со своей задачей. После взаимных приветствий после недельной разлуки космонавты перенесли на «Орфей» все добытые на Гадесе образцы и приготовились к отстыковке ненужного теперь «Эола» – при возвращении домой его масса будет теперь лишь помехой.

– Отстрел, – коротко скомандовал Терещенко, и «Эол» начал медленно отделяться от корабля.

– Эх, славно полетали на нём, – заметил своему напарнику Игорь. Все трое космонавтов замерли, глядя, как посадочный модуль исчезает в темноте космического пространства.

Впрочем, далеко улететь ему не было суждено: выйдя на орбиту Гадеса, «Эол» станет сопровождать планету в её дальнейшем путешествии сквозь Млечный путь в качестве искусственного спутника.

– Будет забавно, если однажды какие-нибудь гуманоиды выловят наш посадочный модуль, – пробормотал Круглов. – Придётся им поломать над этим голову.

– Ерунда, – так же негромко ответил Терещенко. – У «Эола» слишком низкая орбита. Однажды наш модуль пройдёт слишком близко к Гадесу, и тот притянет его к себе… Ладно, пора лететь домой, – отвернулся от иллюминатора командир и скомандовал:

– Занять свои места!

«Орфей» уже был сориентирован в направлении к Солнцу. Горючего в баках аварийного модуля было совсем немного, но через месяц корабль состыкуется с БРС-2 – большой разгонной ступенью сверхтяжёлого носителя «Циклоп», которая поможет набрать ему необходимую для возвращения на Землю скорость.

– Устраивайтесь поудобнее, ребята, – сказал командир корабля после того, как последний килограмм горючего «Орфея» был израсходован и, расстегнув крепления, отбросил в сторону ремни. – Всего шесть месяцев, и мы будем дома.

* * *

Пудов и Узляков молча глядели на груду документации о миссии «Орфея», сваленную на столе у руководителя межпланетных полётов.

Экспедиция прошла без сучка, без задоринки – но общее впечатление было удручающим. Ни одной из загадок Гадеса так и не нашлось вразумительного объяснения; тайна неожиданной вспышки радиации осталась нераскрытой, структура планеты, таинственные колебания её поверхности – всё это продолжало сводить планетологов с ума.

– Подождём возвращения Терещенко и его ребят, – пожал плечами заместитель руководителя межпланетных полётов. – Может быть, образцы породы Гадеса смогут пролить свет хотя бы на какие-нибудь из его загадок…

Пудов покачал головой.

– Ты же знаешь, сам Гадес покрыт ледяной коркой газа. А камни и пыль, собранные экспедицией – это всего лишь обычный космический мусор.

– А ведь, должно быть, удивительный мир скрыт от нас под его льдами, – вдруг произнёс задумчиво Земляков. – Только представь, что Гадес когда-то был сорван со своей орбиты какой-то крупной планетой или астероидом… Медленно, по всё более расширяющейся спирали, он удалялся от своей звезды, Температура становилась всё ниже, причём очень стремительно, атмосфера лишь немного тормозила остывание… Вся вода, вся жидкость, какая могла быть на Гадесе, вскоре замёрзла; дольше всего, пожалуй, могли бы продержаться глубокие океаны, такие как Тихий или Атлантический на Земле. А затем, когда температура на Гадесе опустилась ниже двухсот градусов, атмосфера начала сжижаться. Сначала дождём выпал азот, конденсатом оседая на поверхности; а затем уже и весь воздух Гадеса превратился в огромный океан, покрывший всю его поверхность и похоронивший в своих глубинах всё, что когда-то существовало на этой планете. Поэтому Гадес и стал таким ровным – ни гор, ни впадин, ничего. А когда планета промёрзла насквозь до самой мантии, этот океан тоже затвердел, и Гадес превратился в мёртвый и безжизненный мир вечного холода и мрака…

– Хочется верить, что эта планета всё же всегда была мёртвой, – проговорил Пудов. – Иначе даже страшно представить, какой ужасной смертью должны были погибать все её обитатели…

И учёные умолкли, продолжая смотреть на большую карту Гадеса, висевшую на стене кабинета руководителя межпланетных полётов.

* * *

В этот день Кар-чек проснулся с тяжёлым сердцем.

Обычно будни правителя Таурона проходили праздно и беспечно, но в этот день потомок династии древних царей Верхнего царства почему-то с самого утра чувствовал сильную хандру.

Сердито отозвав слуг, Кар-чек самостоятельно оделся и тяжёлой поступью прошёлся по скромным палатам своего дворца. Несколько больших спальных помещений, тронный, приёмный зал – и вот уже правитель Таурона стоит у входа на свой царский балкон.

Широкая площадь раскинулась перед его взором.