Первый выход по плану должен был занять не больше пяти минут. В первую очередь, специалисты Агентства переживали за то, как скафандры смогут выдержать чрезвычайно низкие температуры Гадеса – до сих пор космонавтам ещё не доводилось высаживаться на такие холодные планеты. Хотя линейка скафандров «Кондор», которыми комплектовались все «Эолы», являлась нестандартной – её создавали специально для проведения межпланетных исследований – никто не знал, как будут функционировать их системы при температуре, близкой к абсолютному нулю.

Большая часть планетологов всё же сошлась на том, что на момент высадки на Гадес экваториальная температура на планете должна подняться примерно к двумстам сорока градусам по Цельсию ниже нуля – то есть, будет как раз на гране допустимой для «Кондора». Но, во избежание лишнего риска, космонавтам строго-настрого было запрещено отходить от «Эола» больше, чем на десять метров, и покидать друг друга из поля видимости.

Спустя примерно полтора часа Сотников, а за ним и Круглов покинули «Эол» через внешний люк, спустившись на поверхность Гадеса по миниатюрной лестнице. Гравитация на планете была почти в десять раз ниже земной, но после месяца пребывания в невесомости обоим космонавтам всё равно было непросто привыкнуть к ощущению собственного веса.

Игорь с Глебом встали рядом с посадочным модулем и огляделись по сторонам. Вокруг, на сколько хватало обзора, простиралась безжизненная тёмная пустыня; не было видно ни крупных камней, ни холмов. Отсутствовали даже кратеры – поскольку Гадес странствовал в межзвёздном, а не межпланетном пространстве, вероятность столкновения с мало-мальски крупными планетоидами ему не грозила. Составляя подробную карту поверхности, астрономы Агентства смогли выделить не больше десятка кратеров примерно километрового диаметра; каких-либо более крупных образований на поверхности Гадеса не имелось.

– «Орфей», ты на связи? – спросил Сотников в микрофон. Терещенко почти сразу отозвался:

– Пролетаю над светлой стороной. Как вы? Что скафандры?

– Показатели стабильные, – ответил пилот «Эола». – Температура – минус двести тридцать два на солнце…

Сотников почувствовал, как через многослойную ткань «Кондора», несмотря на работавшие в полную силу электрообогревательные элементы, пробирается смертельный космический холод.

– Пока нормально, – ответил он. – Но надо следить за уровнем заряда батарей, иначе тут не продержишься и минуты. Под ногами какая-то пыль или крошка… – Глеб несколько раз топнул ногой по поверхности планеты и слегка подпрыгнул.

– Внешне напоминает вулканические породы, – вставил Круглов. – Вперемешку со льдом и космической пылью. Я возьму образцы…

Космонавт выдвинул миниатюрный электрический совок с герметичным отсеком и зачерпнул в него порошкообразную почву Гадеса.

– Под слоем пыли наблюдаем лёд, – сказал Сотников, аккуратно зачистив небольшой участок поверхности Гадеса с помощью лопатки. – Толщина неопределённая, цвет тёмно-синий. Верхний, пылевой слой планеты, судя по всему, колеблется от нескольких десятков сантиметров до метра.

– Как видимость? – спросил Терещенко.

– Плохая, – отозвался пилот «Эола». – Солнце практически не освещает поверхность. И ещё, кажется… Игорь, ты видишь туман?

– Не понял, Глеб! Повтори, что ты видишь? Какой ещё туман?

Словно не расслышав вопроса командира «Орфея», Круглов задумчиво произнёс:

– В самом деле, очень похоже… – и ответил уже Терещенко:

– Наблюдаю пары какого-то газа. Судя по всему, он выходит из-под поверхности планеты.

Глеб сделал несколько маленьких прыгающих шажков вперёд и огляделся по сторонам.

– Видимость несколько затруднена из-за струй этого газа. Кстати, видим тебя, пролетаешь прямо над нами…

Оба космонавта подняли головы и проводили взглядом маленькую тусклую звёздочку, закатывающуюся за горизонт.

– Выхожу из зоны связи, – ответил Терещенко. – Не задерживайтесь там, возвращайтесь обратно на борт! – голос командира «Орфея» резко затих и сменился лишь треском помех.

– Устанавливаю «МИМ» на поверхности, – сказал Глебу Круглов. – Чувствуется, что скафандр уже здорово промёрз. Погнали обратно? Седьмая минута пошла.

– Пошли, – согласился Сотников и, слегка оттолкнувшись ногами от поверхности планеты, совершил пятиметровый прыжок в сторону «Эола».

– Ты скоро?

– Сейчас, сейчас… – ответил Круглов. – Дождусь, когда модуль подтвердит установку.

Космонавт выпрямился и несколькими небольшими прыжками догнал своего командира.

– Запустил, – сказал он Сотникову, который уже открывал люк шлюза. – Сейчас будем сидеть, отлаживать «МИМ» через компьютер.

«МИМ» – межпланетный исследовательский модуль – представлял собой аппарат, предназначенный для исследования внешней среды других планет. Благодаря огромному количеству различных датчиков, установленных на нём, «МИМ» был способен измерять мельчайшие изменения в составе атмосферы, уровне давления, радиации, температуры; кроме того, модуль также оборудовался точнейшими сейсмо-датчиками, камерами различных спектров и прочей исследовательской аппаратурой.

Питался модуль от компактного радиоизотопного блока, срок работы которого при среднем потреблении рассчитывался примерно на пятнадцать лет; после установки на планете «МИМ» мог дистанционно управляться и, таким образом, постоянно собирать новые сведения о планете или спутнике.

Уже находясь в шлюзе, Сотников почувствовал, как всё его тело дрожит от озноба. Тепловые электроэлементы пылали жаром, но всё равно не могли достаточно согреть промёрзший насквозь скафандр.

– Накачиваю атмосферу, – прозвучал в наушнике голос Игоря, и стрелка давления в шлюзе медленно поползла. Накал бортовых батарей показывал максимум – вместе с космическим вакуумом в шлюз «Эола» вошёл мороз межпланетного пространства.

Стягивая с напарника верхнюю часть скафандра уже внутри бытового отсека «Эола», Сотников заметил:

– Не знаю, как тебе, а для меня наша прогулка вызвала очень смешанные ощущения. Американцы садились на Марс, мы уже высаживались на различные спутники, но впервые кто-то приземлился на такой нестабильный объект, как Гадес. Только подумай, что мы находимся на самых задворках Солнечной системы, на планете, летящей бог весть откуда и куда, и с каждой секундой удаляемся от нашего Солнца…

– Я стараюсь думать не об этом, – передёрнул плечами от холода Круглов. – Надо провести весь перечень стандартных анализов взятой породы, настроить «МИМ»… да кучу всего сделать, нам на всю неделю работы хватит!

– Когда всё отладим, стоит перекусить, а затем измерим температуру и ляжем поспать, – прервал его напарник. – Следующий выход устроим не раньше, чем через сутки.

– Не знаю, как ты, а я в полёте отлично отоспался, – отозвался Круглов и закрепил скафандры на борту «Эола». – Весь месяц ждал, когда наконец нормально спину распрямлю.

– Ну ладно тебе, – покачал головой Сотников. – Ты-то ещё не застал по-настоящему тесные корабли, как мы с Терещенко.

– Борисыч на стажировке мне как-то рассказывал, как он в молодости облетал Луну на «Федерации», – ответил Игорь. – По тем временам это корыто, кстати говоря, считалось ещё очень даже неплохим. Но, как Борисыч мне сам признался, наши «Молнии» и «Аяксы» отличаются от той же «Федерации» примерно так же, как галеон от рыбацкой шхуны.

– Тогда на корабли ставили ещё старые движки, – мягко возразил Глеб. – Поэтому даже облёт Луны занимал относительно длительное время, а речь о более грандиозных экспедициях и не