Я исчерпала всю свою изобретательность, пытаясь ееотговорить, она даже согласилась со мной – и нам это не помогло! Я переводилавзгляд с одного мужчины на другого.

– В таком случае я готова выслушать предложения.

Я надеялась, что Андаис решит, будто я предлагаю им назватькандидатуры. Но я надеялась также, что мужчины поймут, что я все еще ищу способувильнуть.

– Никка менее доминантен, – медленно проговорилХолод.

Он что, не понял, чего я жду?

– Или Китто, – сказал Дойл.

– Китто получил свое сегодня, а Никка должен ждать ещедве ночи. Наверное, все скорее предпочтут передвинуть очередь Никки, чемотдадут Китто два сеанса подряд.

– Предпочтут? – поразилась королева. – Тычто, спрашиваешь их согласия? Ты разве не сама выбираешь кого-нибудь из них,Мередит?

– Ну, не совсем. Мы составили расписание и обычно егопридерживаемся.

– Расписание? Расписание?! – Уголки ее губпоползли вверх, потом на ее лице засияла широченная ухмылка. – И в какомпорядке ты их там расставила?

– По алфавиту, – сказала я, пытаясь не выдаватьсвоего удивления.

– У нее алфавитный список! – Она захихикала, апотом расхохоталась в голос, настоящим, искренним утробным смехом. Онасложилась чуть не пополам, схватившись за бока, она хохотала до слез, и слезыполились из ее глаз, промывая дорожки в крови.

Животный смех обычно заразителен; как ни странно, этот такимне был. Точнее, для нас не был. Я расслышала, как присоединились к Андаис ееподручные. Наверное, Иезекииль и его ассистенты решили, что это страшно смешно.У палачей особое чувство юмора.

Смех поутих, и Андаис выпрямилась, вытирая глаза. Наверное,мы все задержали дыхание, ожидая, что она скажет. Она перевела дух и все ещесмеющимся голосом заявила:

– Только вы сегодня сумели меня порадовать, и за это ядам вам поблажку. Хоть я так и не поняла, что дурного сделать передо мной то,чем вы займетесь, как только я вас покину. Какая вам разница?

Мы мудро придержали свои мнения при себе. Подозреваю, мы вседогадывались, что если она до сих пор не понимает разницы, то никому и неудастся ей объяснить.

Королева исчезла, оставив нас троих перед зеркалом, сноваотражавшим наши взгляды. Я была ошарашена, потрясена едва не разразившейсякатастрофой. Лицо Дойла почти ничего не выражало. Холод вскочил с кровати изаорал так яростно, что на крик тут же сбежались все остальные с оружиемнаготове.

Рис озадаченно оглядел комнату.

– Что стряслось?

Холод крутнулся к нему, обнаженный и безоружный, но тем неменее пугающий до судорог.

– Мы ей не цирковые зверушки!

Дойл встал и жестом велел всем убираться. Рис посмотрел наменя, я кивнула. Они вышли, аккуратно прикрыв дверь за собой.

Дойл тихонько заговорил с Холодом. Большей частью это былиобычные уговоры, но кое-что он повторял особенно настойчиво. "Мы здесь вбезопасности, Холод, – слышала я снова и снова. – Здесь она ничего несможет нам сделать".

Холод поднял голову и вцепился в плечи Дойла. Хватка егобледных пальцев оставила следы на темной коже Дойла.

– Ты что, еще не понял, Дойл? Если ни один из нас нестанет отцом ребенка Мерри, мы все снова будем игрушками Андаис, надоевшимиигрушками! Я этого больше не вынесу, Дойл. – Он встряхнул Дойла заплечи. – Я не вернусь к старому, Дойл, я не смогу! – Он снова и сноватряс Дойла. Я все ждала, когда Дойл разорвет хватку и оттолкнет Холода, но онэтого не сделал. Он только сжал руками плечи Холода – и все.

Сквозь серебро волос Холода я уловила блеск слез. Холодмедленно опустился на колени, его ладони скользили по рукам Дойла, но так и неоторвались от них. Он прижался лбом к Дойлу, обнимая его.

– Я не могу, Дойл, не могу... Лучше умереть. Я истаю,но не вернусь.

С последней отчаянной фразой он зарыдал – глухими,настоящими рыданиями, исходившими из самой глубины его души. Рыдания будторазрывали его.

Дойл молча ждал, пока он выплачется, а когда он затих, мы сДойлом отвели его в постель. Мы уложили его между собой; Дойл обнимал его соспины, а я спереди. И ничего сексуального в этом не было. Мы не размыкалиобъятий, пока он не заснул, устав от рыданий. Мы с Дойлом посмотрели друг другув глаза над скорчившимся Холодом. Выражение глаз, лица Дойла ужасало больше,чем вид Андаис в запекшейся крови.

Этой ночью на моих глазах родилась пугающая уверенность... Аможет, она родилась раньше, а я только сейчас поняла. Дойл тоже не вернетсяназад. Я читала это в его глазах.

Мы обнимали Холода. В конце концов мы тоже заснули.

Где-то посреди ночи Дойл поднялся и ушел. Я проснулась отего движения, но Холод не пошевелился. Дойл нежно поцеловал меня в лоб и провелрукой по мерцающим волосам Холода.

Он шепнул на грани слышимости:

– Обещаю.

Я приподнялась, чтобы спросить:

– Что обещаешь?

Но он только улыбнулся, качнул головой и вышел, тихонькопритворив дверь.

Я прильнула к Холоду, но сон оставил меня. Слишком многобыло неприятных мыслей, чтобы заснуть. Окно посерело от близящегося рассвета,когда я все же забылась беспокойным сном.

Мне приснилось, что я стою рядом с Андаис в Зале Смертности.Все мои стражи были прикованы к орудиям пыток, еще невредимые, нетронутые –только они сияли чистотой в этом черном месте. Андаис снова и снова предлагаламне пытать их. Я отказывалась и не давала ей к ним притронуться. Она угрожаламне и им, а я все отказывалась, и из-за моего отказа она почему-то не могла кним прикоснуться. Я удерживала ее, пока тихий стон Холода не разбудил меня. Онметался во сне. Я разбудила его осторожно, как только могла, погладив по руке.Он проснулся со сдавленным криком и диким выражением в глазах.

Другие стражи сбежались на крик. Я успокоительно им махнулаи прижала к себе Холода.

– Все хорошо, Холод, все хорошо. Это просто сон.

Он задохнулся от возмущения и с яростью заговорил, зарывшисьв меня лицом, сжимая меня крепко, до боли.

– Это не сон. Это было. Я это помню. Я это всегда будупомнить.

Дойл уходил последним, медленно закрывая дверь. Я поймалавзгляд темных глаз и поняла, что он пообещал.

– Я не отдам тебя ей, Холод, – сказала я.

– Ты не сможешь.

– Обещаю, я не отдам тебя, никого из вас не отдам.

Он поднял руку, закрыв мне рот ладонью.

– Не обещай, Мерри, не надо. Не клянись в том, чтоневозможно исполнить. Никто больше этого не слышал, а я забуду. Ты этого неговорила.