другой стороны, оно означает принятие цыганского табора – в его старых и новых формациях – как одного из средств нашего выживания и одной из возможностей нашего достоинства, нашего отличия, нашей политики и нашего сообщества, ставших местом нашего архива и нашей истории. В другом месте я писала о лагере как о живом существе, как о месте деколонизации; он может стать им, только если мы заявим на него права как на свою историю, свой архив, свое живое настоящее (Brooks, 2013: 2).

Мы снова можем обратиться к Агамбену, но теперь для того, чтобы принять лагерь как возможность, как место для другой политики:

«Может даже быть так, что, если мы хотим оставаться на высоте абсолютно новых задач, стоящих перед нами, мы должны решиться и безоговорочно отбросить основополагающие понятия, в свете которых мы до сих пор представляли политических субъектов (человека и гражданина с их правами, но также суверенный народ, рабочего и т. д.), и воссоздать нашу политическую философию, отталкиваясь исключительно от образа беженца».

Agamben, 2000: 167; 2015: 24

Эта концепция беженца является одним из оснований, на котором мы можем строить новую политическую философию, но для меня именно идея лагеря открывает новую политическую возможность. Пол Гилрой (Gilroy, 2004: 16) ратует за «планетарный гуманизм», основанный на идеях деколонизации, выдвинутых Фаноном и Сезером, и просит нас покинуть «лагеря» расы, национального государства и империи. Я же утверждаю, что мы не можем принять идею планетарного гуманизма, не заявив притязаний на лагерь и его многочисленное наследие, на его проблематику и обитателей. Более того, лагерь выходит за пределы индивидуального и коллективного, преодолевая человека как субъект политического. Лагерь включает в себя историю и архив, пространство и природу, протест, сопротивление и критику. Он включает траектории выселения и изгнания, сопутствующего ущерба и бегства; он принимает новые формы темпоральности и может выдвигать новые требования в адрес капитала, суверенитета, национального государства и режимов гражданства. Это, конечно же, парк Зукотти на Манхэттене, но также и «Женева-кэмп» в центре Дакки и «Джунгли» в Кале; заявляя права на лагерь как на место протеста и неотъемлемое конститутивное внешнее для города, мы можем раскрыть пространство для другой политики, других субъектов, других историй и другого будущего.

См. также: Изгнания; Вне/человеческое; Вне-человеческое; Некрополитика; Лампедуза; Occupy (по Делезу); (Не)зарегистрированное гражданство; Номадическая чувственность.

Этель Брукс

(Перевод Ольги Дубицкой)

Лампедуза

Остров Лампедуза представляет собой пограничную зону – геологически он относится к Африке, политически – к Европе. С 2000-х гг. Лампедуза, часть Италии со времен объединения последней, стала «горячей точкой» – местом пересадки и передержки мигрантов, предпринимающих отчаянные попытки (каждая из которых может стать смертельной) переплыть Средиземное море, чтобы добраться из Северной Африки в Европу. Этот коридор имеет давнюю историю. До образования Европейского союза люди пересекали Средиземное море ради сезонной работы, но со вступлением в силу Шенгенского соглашения эти перемещения стали «незаконными». Вопреки заявлениям о «чрезвычайной ситуации», утверждающим, что смертельная опасность этого пути возникает из-за неуправляемого притока мигрантов, возросла она именно в этот момент. Ряд строгих административных мер превратил плавание из Африки на Лампедузу в путешествие на грани жизни и смерти.

Заголовки и события широко известны: холодный прием, оказанный 37 мигрантам, спасенным кораблем гуманитарной организации Cap Anamur в 2004 г.; насильственная высылка африканских мигрантов с острова Лампедуза в Ливию согласно секретному соглашению, заключенному правительством Италии; усилия ООН и УВКБ по вовлечению «третьих стран» в размещение беженцев; пожар 2009 г., уничтоживший переполненный центр пересылки мигрантов; прибытие на Лампедузу 48 000 мигрантов в результате арабских революций 2011 г.; подключение «Фронтекс» (Frontex), агентства Европейского союза по безопасности внешних границ, к патрулированию акватории между островом Лампедуза и Северной Африкой; гибель 300 человек у берегов Лампедузы в октябре 2013 г.; гибель 700 мигрантов в кораблекрушении у берегов Ливии в апреле 2015 г. Этот длинный список может продолжаться. Но Лампедуза – это не витрина жестокости. Чтобы понять происходящее за кулисами «спектакля границ», разыгрываемого на этом роковом острове, необходимо проанализировать все силы и ставки, стоящие за глобальным контролем человеческой мобильности и перекройкой территории, в этот контроль вовлеченной. Лампедуза – образцовый пример более широкой географии пограничного контроля, которая обрела свою форму по крайней мере с того момента, как в середине 1970-х в результате Вьетнамской войны появились «люди в лодках». Эта ускользающая и подвижная география совершенно не ограничена «открытыми ранами» (heridas abiertas), которыми, по словам Глории Э. Анзальдуа, «третий мир трется о первый и кровоточит» (Anzaldua, 1987: 3). Конечно, такие места, как граница Мексики и США или северные рубежи Австралии, являются «горячими», но достаточно стабильными точками, чтобы попытаться нанести их на географическую карту. Однако многократное глобальное увеличение маршрутов перемещения мигрантов и беженцев было встречено разнообразными попытками создать внешний контроль этих границ, а также разрастанием числа рубежей и зон ожидания вокруг и внутри национальных и региональных пространств, вне «Глобального Севера». Кризис беженцев рохинджа в мае и июне 2015 г., затронувший Таиланд, Малайзию, Индонезию и Филиппины, – одно из недавних напоминаний об этом.

География пограничного контроля в то же время является географией насилия и унижений, где «человеческое» подвергается постоянным испытаниям, обработке и пересмотру. Смерть на границе часто анонимна, в особенности (хотя и не только) на море. Даже если у тел есть имена, здесь главенствует образ неразличимой массы мертвых тел, пребывающих за порогом любой индивидуальности. Эта мысль красной нитью проходит через одну из самых сильных художественных работ, посвященных Лампедузе, – короткометражный фильм «Асмат – Номи» режиссера Дагмави Иимера (2014), в котором жертвы кораблекрушения 3 октября 2013 г. перечислены поименно, одна за другой.

Границы и контроль перемещений оказались в центре внимания гуманитарных акций как авторитетных гуманитарных организаций вроде УВКБ, так и НПО и прочих разнородных акторов. Переплетение гуманитарных логик с соображениями «безопасности» и экономической оценки «человеческого капитала» перемещающихся людей является определяющей характеристикой многих возникающих пограничных и миграционных режимов. В этом ассамбляже правительственных рациональностей, который невозможно адекватно постичь, сосредоточившись на «исключении», национальные государства продолжают оставаться значимыми игроками. Однако в то же время они вынуждены постоянно договариваться о своем суверенитете с органами международного правопорядка и глобальными игроками вроде Международной организации по проблемам миграции. «Биополитика» (понимаемая как попытка остановить, избирательно отфильтровать и перенаправить человеческие потоки) здесь структурно связана с «некрополитикой» кораблекрушений, утоплений и смертей от удушья в грузовиках. Гендерная, классовая и расовая принадлежность, «навыки», культура и религия постоянно оказываются ставкой в этом сочленении био- и некрополитики, сходящемся на фигуре человека, производя внутри нее новые иерархии и границы.