Анри потянулся к пуговицам рубашки, но я перехватила его запястья.

– Позвольте мне.

Искра удивления растворилась в сумасшедшем, яростном пламени. Его взгляд ласкал разгоряченное тело, и от невесомых призрачных прикосновений твердели соски. Пуговицы все не кончались, выскальзывали издевательски медленно – могли бы и быстрее, но зачем? Есть что-то проникновенно-нежное в том, чтобы повторять их путь губами, пальцами и ладонями. И я повторяла. Стянула рубашку, отбросила в сторону, потянулась к темно-коричневому соску и мягко накрыла губами, содрогнувшись от бережно-острой ласки, сполна отразившейся во мне-в нем-в нас.

Хотелось откинуться на спину, оплести мужчину, что сейчас сидит рядом, руками и ногами. И отдаваться – самозабвенно, до сбившегося дыхания и рваных грудных стонов. Вместо этого толкнула его на спину, целовала сильные плечи, широкую грудь и подтянутый сильный живот горячо, жестко. Пальцы мужа сжались на моих ягодицах, подтягивая, заставляя прогнуться, ладони скользнули между ногами. Терялась под движениями пальцев, всхлипывала сквозь сбивающееся дыхание, спустилась ниже – туда, где дорожка пшенично-медовых волос уходила под брюки. Расстегнула и от хриплого выдоха мужа содрогнулась сама, по телу прокатилась обжигающая волна бесстыдного вожделения. Бесстыдного и снимающего все запреты.

Лишь на миг подняла глаза, вспоминая, как это было в охотничьем домике.

Жадную власть его слов, обжигающую сильнее самых откровенных прикосновений.

– Мой… Анри… – прошептала негромко, позволяя дыханию прокатиться по разгоряченному налитому желанию.

Позволила золотому пламени глаз обжечь неистово-яростно перед тем, как накрыть губами, слизывая ранний вкус своего мужчины. Почувствовать всем телом вместе с ним, ощутить, как сильные пальцы сжимаются на моих волосах, чтобы тут же расслабиться и скользнуть между прядями в невинной, беззащитно-покорной ласке.

По венам бежал огонь.

А где-то там, за гранью, бежало время, потому что для нас оно остановилось.

Вверх.

Хриплый стон Анри.

Вниз.

Текучее золото взгляда.

Опираясь на локти, муж смотрел на меня. Смотрел так, что комната плавилась перед глазами.

– Тереза… сладкая… моя… девочка…

Хрипло и так невозможно нежно.

Медленно приподнялась, освобождая его, позволила потянуть сорочку наверх. Когда горячие ладони скользнули по обнаженной коже, закусила губу. В длинные, проникновенно-легкие прикосновения утекало напряжение, не оставляющее меня с того дня, как Анри уехал с Эльгером. Хотелось то ли кричать, то ли стонать в голос. Когда муж обвел налившуюся от возбуждения грудь, сладко потянуло между ног. А от тяжести горячей ладони на животе я выгнулась – откровенно, потянувшись к нему, раскрываясь и разводя бедра. Зажмурилась, комкая влажную простыню, когда губы мужа впились в мои, сцеловывая собственный сладковатый вкус. Анри навис надо мной, скользнул телом по телу, и я дернулась от прикосновения разгоряченного, налитого силой желания к самой чувствительной точке. Когда он оказался во мне, всхлипнула и вскинула бедра, принимая его.

– Тереза. Посмотри на меня.

Я разомкнула веки – так запредельно близко, лицом к лицу…

И все перестало быть.

Все, кроме общей сладости и мягких, упоительно-нежных движений. Сначала плавных, как волнение прибоя, а затем сильных, яростных, жарких. Вдох – и его стон ворвался в мое дыхание. Сильные бедра напряглись. Пульсация внутри стала сильнее, а рык, сорвавшийся с губ мужа, отразился в каждой клеточке тела. Наслаждение – странное, неведомое, непонятное прокатилось от кончиков пальцев до кончиков волос. Задохнулась от внезапно нахлынувших ощущений, содрогалась вместе с ним до исступления. Стон оборвался поцелуем, и муж подхватил меня – обмякшую, исполненную невероятного блаженства, чтобы уложить рядом с собой.

Мы лежали на кровати почему-то головой там, где положено быть ногам, на самом краю. Кушетки в изножье здесь не было, и волосы стекали вниз, на ковер, а в запрокинутой голове билась одна-единственная мысль: как такое вообще возможно? Да и возможно ли…

– Как же я по тебе скучал.

Такие простые слова. Но их оказалось достаточно, чтобы все мысли растворились бесследно. Чтобы повернуться и утонуть в его глазах без права на последний свободный вздох.

Половина кровати мне в эту ночь не понадобилась, потому что заснули мы вместе где-то посередине. Сплетаясь в единое целое и забывая, что где-то за пределами нас существует другой мир.

Во сне я бродила по лавандовому полю. Залитое ослепительным сиреневым цветом до самого неба, оно казалось бескрайним, но когда я сорвала цветок, в руках у меня оказалась веточка сирени: тонкая, невесомая, хрупкая. Ароматы смешались, и голова закружилась. Неожиданно стало темно, небо заволокло тучами – странными темно-серыми хлопьями, похожими на рой насекомых. Пронзившая мир насквозь ярко-зеленая молния ударила совсем рядом, вот только от нее побежал не огонь, а изумрудные искры, заполонившие собой весь мир. За миг до того, как меня охватило бы ядовитое пламя, на его пути вскинулась золотая стена. Я обернулась: сзади стоял Анри, протягивая мне руку. Стоило нашим пальцам соприкоснуться, грянул гром – отрывистый, резкий. Не эхо раскатов, а гулкие одиночные удары. И, вторя ему, застучал о раскинувшийся над нами купол град – крупный, размером с яйцо, расползающийся по золоту малахитовыми кляксами. Из бушующих за стеной вихрей выступили Евгения и Симон.

Я дернулась, широко распахнула глаза, рядом заворочался муж: взъерошенный, сонный. Стук повторился, настойчивый, сильный – только сейчас поняла, что стучат в дверь, и проснулась окончательно. Анри сел на кровати, улыбаясь так широко и солнечно, что хмарь недавнего сна отступила вмиг. Сейчас я уже при всем желании не могла вспомнить, что мне снилось и почему до сих пор не по себе.

– Одну минуту! – крикнул он и добавил уже тише, обращаясь ко мне: – В этом доме вообще возможно выспаться?

Я улыбнулась, а муж поцеловал меня в уголки губ. На ходу оделся и распахнул дверь – из-за его широкой спины мне все равно не было ничего видно и наверняка не было видно меня, но я все равно подтянула одеяло повыше, заворачиваясь в него по самые плечи. Ослепительно яркое солнце скользнуло по волосам мужа, а голос Жерома прозвучал спокойно, пожалуй, даже чересчур.

– Анри, она пропала.

– Кто?

– Софи.

– То есть?

– Мэри решила ее проведать, чтобы узнать, не подать ли завтрак, потому что девочек в Равьенн очень рано поднимают. Заглянула и… никого не нашла. Ее нет нигде: ни в доме, ни поблизости, мы обыскали парк и дорогу тоже прочесали до самого леса. Вещей нет. Клетка на месте, но она пуста.

– А собаки?

– Ночью опять были заморозки, ветер просто с ног сшибает. Псы не берут след.