и тихо, что весь вечер еще больше походил на сон. Сон, в котором земля меняется местами с небом и все происходит наоборот. Не Сизый рыскает по лесу со Щеглом в поисках пропавшего ребенка, а Щегол, словно пропавший ребенок, ищет по всему лесу Сизого.

— Подходим с Ласточкой к автобусной остановке, — послышался в трубке у Щегла голос Сокола. — Пока все чисто.

На плечо легла чья-то рука, и Щегол резко обернулся. Сорока стояла позади него, светя фонариком чуть ли прямо не в глаза. Она поежилась от холода и поджала губы, не произнося ни слова. Щегол кивнул ей так же молча, чтобы не занимать телефон лишними фразами, не относящимися к делу.

— Все чист…, — голос Сокола оборвался, а затем послышалась Ласточка. — О господи…

Связь прервалась, и Щегол с Сорокой, переглянувшись, бросились бежать в сторону остановки. Из-за темноты ветки было сложно заметить, и поэтому они сильно хлестали по лицу. Щегол вырвался вперед, и как только лес закончился, а впереди привиделась трасса, он замедлился. Сокол с Ласточкой стояли прямо перед остановкой и совершенно не шевелились. Они вцепились друг в друга, будто если отцепятся, то второго унесет ветром. На остановке, на скамейке, словно человек, ожидающий автобус, сидел Сизый с простреленной головой. Посреди лба на бледной коже был след от выстрела, а его безжизненные глаза смотрели куда-то в небо. Щегол зажал ладонью рот, чтобы подавить крик, который так сильно рвался наружу. Он не мог оторвать взгляда от друга, что теперь был мертв. Рядом появилась Сорока, и как только она заметила труп, то тут же впилась в руку Щегла и уткнулась ему в плечо, чтобы не смотреть в пустые глаза. Щегол почувствовал, как намокло его плечо, а Сороку охватили рыдания. Раздался оглушительный крик, что эхом отразился по всему лесу. Щегол закрыл глаза, чтобы не видеть. Больше не видеть ничего. Чиж упал на колени перед телом Сизого и уткнулся ему в шею, словно обнимал живого человека.

— Нет! Нет! — он кричал так сильно, что на глазах Щегла выступили слезы. — Не смей умирать, сука! Не смей! Нет! — Чиж схватил его за плечи и начал трясти. — Пожалуйста, нет, прошу тебя, — он вцепился в Сизого и никто даже не пытался оттащить Чижа. — Не умирай! Не умирай! Не умирай!

Щегол зажмурился. Ну же, где сохранение? Почему нельзя вернуться хотя бы на час назад и собственными руками затащить Сизого в дом. Вернуться, чтобы все не стало внезапно настолько отвратительно. Исправить хоть что-то, чтобы не потерять единственного друга, который первым всегда вступался за Щегла. Единственного, кто не позволил дням в Гнезде превратиться в сущий ад, с кем он проводил бок о бок все время. Рыдания Чижа не унимались, и он все продолжал хвататься за тело, будто еще был шанс спасти Сизого. Ползя на коленях, он все еще не выпускал руки Сизого и так отчаянно надеялся пробудить его от вечного сна, что голос уже срывался на хрип. Чиж обнимал Сизого и, казалось, больше никогда не сможет выпустить его из своих рук. Он мертвой хваткой вцепился в человека, которого больше ничего на свете е сможет пробудить. Щегол прижал к себе Сороку, чтобы самому не пасть на колени самым постыдным образом.

— Сокол, — Щегол едва слышно позвал его. — Как это возможно? Кто его убил и за что? Это Бульба? Надо снова поехать к нему и отомстить. Надо все исправить, надо действовать. Надо… Мы же… — слова совершенно запутались, а в голове лишь крутились одни и те же мысли.

— Щегол, — Сокол положил ему руку на плечо. — Потом. Потом мы все решим. Позволь себе и остальным пережить эту трагедию.

Сизый не был похож на себя. Это был просто не он. Какая-то бледная кожа, пустые глаза и слегка приоткрытые губы. Где тот золотистый оттенок кожи и широкая улыбка, которая делала самый отвратительный день лучше. Липкое давящее ощущение разъедало изнутри, разрывая все на куски. Покой нарушили, перевернув все с ног на голову, разворошив внутренности и оставив все так, без швов и медицинского вмешательства, собственными силами собирать все и расставлять на свои места. Но как можно расставить все на свои места, если вырезали все жизненно необходимые органы?

Ты же говорил, что мы прорвемся. Так что же изменилось? Почему тебя убили?

Глава 22. Дети Филина

«…Молодость мне много обещала,

было мне когда-то двадцать лет.

Это было самое начало,

я был глуп, и это не секрет…»

Молодость мне много обещала. Борис Рыжий.

— Они вернулись! — Сокол вернулся в здание с горящим от злости взглядом. — Трусливые ублюдки! Я это так не оставлю, — он кинулся в половице, чтобы достать спрятанное оружие.

Ласточка вскочила со своего места и подбежала к половице, отрезая от нее Сокола. Она загородила собой проход и уперлась руками в бетонные стены. Сокол чуть было не врезался в нее на полном ходу, а когда остановился, был готов собственноручно отодвинуть ее с дороги.

— Объяснись.

— Люди Гурова вернулись в город и остались безнаказанными, — он хотел пройти дальше, но она не пустила. — Дай мне пройти, я убью их.

Сокол сделал шаг навстречу, но девушка не пошелохнулась, а так и осталась на месте. Он непонимающе вздернул брови, после чего желваки заходили по его щекам.

— Нет, — Ласточка стояла на своем. — Ты с ума сошел, — она прикрыла глаза и прошептала. — Чуть что, так сразу убивать. Что с тобой произошло…

Сокол хотел оттолкнуть ее со своего пути, но прежде чем он занес руку, вовремя опомнился, что это Ласточка — та, кого он боготворил все свое детство. Та, что смотрела на него с любовью и дарила ему эту любовь. Теперь его мечта и муза стоит против него. Она больше не похожа на девочку из сказки, а скорее напоминала камень, что со всех сторон обточили волны.

— Ты предлагаешь отсиживаться? — он засмеялся и вскинул подбородок. — Можешь сидеть здесь сколько угодно, но я не собираюсь становиться слабаком. За все приходится платить. И я возьму с них эту плату, мне твое разрешение не нужно, — его лицо стало ближе, а голос тише, казалось, эти слова рвались наружу еще очень давно. — Ты не встанешь на моем пути, поскольку понимаешь, что только я могу нас защитить.

Ласточка еще долго смотрела на него, не сказав ни слова. Кто такой этот Сокол и в какой момент от Скворца ни осталось ровным счетом ничего. Раньше Дрозд