никуда идти, но он все же пошел, видя в глазах Лю Синя поддержку. Не став перечить, он последовал за Сяо Вэнем.

Они проходили мимо бесчисленных лавок и несколько раз останавливались, чтобы перекусить, бесцельно гуляя весь день. Лекарь заводил разговоры на разные темы, и его совсем не обижало, что мальчик не отвечает. Он упомянул о том, что они вчера видели, не произнося имени заклинателя, и только тогда Тан Цзэмин поднял глаза от дороги, вспоминая о нем.

~~~

Пока все были заняты, Тан Цзэмин вышел на середину двора, миновав полуразрушенный маленький мост, и встал прямо напротив груды гладких камней, в которые рассыпался темный заклинатель.

Помня о клубящейся пелене в том камне, Тан Цзэмин рефлекторно потянул руку, желая взять один из них, но не успел коснуться вершины, как его рука была перехвачена жесткой хваткой Цзина. Внимательно смотря на него своими темно-зелеными глазами, мужчина чуть наклонился:

– Никогда не трогай вещи тех, кто сошел с истинного пути. Не марай свои руки, понял?

Увидев слабый кивок, Цзин отстранился, вновь поворачиваясь к женщине.

~~~

– Темные заклинатели сильнее совершенствующихся на пути меча? – спросил Тан Цзэмин Сяо Вэня.

Лекарь неспешно шел рядом, заложив руки за спину. Глубоко втянув воздух, он ответил:

– Все относительно. Нельзя судить о силе двух противоположностей. Те, кто следует праведным путем, должны жить достойно, чтобы переродиться в хорошей жизни, а те, кто идет по пути тьмы, живут лишь раз. – Сяо Вэнь остановился на лунном мосту, глядя на грушевые деревья, уже тронутые позолотой наступающей осени. – Душа человека подобна монолиту, а темное искусство – молоту: оно разбивает душу, камень за камнем откалывая от нее куски. В конце не останется ничего, что могло бы спасти таких людей. У темных совершенствующихся нет правил, поэтому они и становятся на темный путь, соблазненные и опьяненные этим чувством, но за все по итогу приходится платить. Они жадны до власти и устремлений, поэтому тратят частицы своей души на могущественные техники. Те, кто ступает по пути меча, могут лишь трижды использовать капли своей души, тогда как темные заклинатели не остановятся ни перед чем.

Тан Цзэмин внимательно посмотрел на него:

– Три капли?

Позади раздался низкий, ровный голос:

– От души безвредно можно отделить лишь три частицы: для оружия, камня и своего чжаньшоу, – Гу Юшэн подошел ближе, вставая по другую сторону от Тан Цзэмина.

Сяо Вэнь обернулся, улыбаясь уголками губ и радуясь в душе, что он все-таки принял его приглашение, хоть и пришел с опозданием.

Тан Цзэмин опустил глаза, раздумывая над сказанным весь оставшийся путь.

Они неспешно прошли еще несколько улиц, разговаривая на разные темы и обсуждая увиденное, пока не остановились на длинной площади, которая вела к храму. Уже вечерело, и по всему городу зажглись огни. На самой площади было много людей, но это место отличалось от главной площади города, на которой всегда было шумно от галдящих людей. В этом же месте, казалось, даже время течет куда медленнее, вместе с неспешными движениями людей: никто никуда не спешил, не кричал и не бегал.

Подметив такое разительное отличие, Тан Цзэмин напрягся:

– Что это за место?

Сяо Вэнь чуть повернул голову, отвечая с улыбкой:

– Это храм Плывущих Облаков.

Они подходили всё ближе, рассматривая высокое строение.

– Такой высокий…

– Да, для того чтобы быть ближе к небу, даосские храмы строятся в виде высоких башен – шиэр гуань[37]. В народе говорят: «Тот, кто желает наблюдать за звездами, должен подняться в гуань».

Комплекс построек, прилегающих к храму, состоял из четырех главных пагод[38] со всех сторон света, нескольких павильонов и множества маленьких домов в задней их части, в которых жили монахи. Каждая пагода и павильон имели свои названия в зависимости от предназначения. В самом центре располагался дворец Небесного Благословения, чьи стены покрывали росписи молитв и фрески, рассказывающие об истории небожителей и бессмертных. Основной сюжет настенной росписи был посвящен тому, как великая Богиня спасает рыбаков на реке Лиюй, огибающей Яотин.

– Перед тем как отправиться в море, моряки приходят сюда, чтобы просить небесную императрицу Мацзу – покровительницу моря – защитить их от бед и послать богатый улов. В храме можно увидеть множество красочных изваяний Божеств и святых, но поскольку Яотин – торговый город, тесно связанный с водой, то большинство местных поклоняются именно ей, чтобы Лиюй не вышла из берегов, – рассказывал Сяо Вэнь, пока Тан Цзэмин рассматривал фреску с Богиней.

Гу Юшэн окинул прохладным взглядом высокую крышу с загнутыми краями, покрытую черно-красной черепицей, на которой располагались высеченные фигурки драконов с колокольчиками, призванные отгонять злых духов, и повернулся к своим спутникам:

– Идемте.

Внутри храма Небесного Благословения крыша поддерживалась большими алыми колоннами, на которых также были изображены сюжеты легенд о почитаемых Богах. Монахи в широких бледных даопао, сидящие по периметру, принимали подношения, учтиво кланяясь и ведя тихие разговоры для наставления людей. Вокруг витали запахи благовоний, а вода – самый громкий источник звука в этом храме – мерно капала с дланей двенадцати Богов в небольшой источник посреди зала.

Пройдя мимо них через зал, все трое остановились перед большим павильоном.

– Это зал поклонения предкам, – пояснил Сяо Вэнь.

Тан Цзэмин сделал шаг назад, натыкаясь спиной на Гу Юшэна, который, положив руку ему на плечо, завел его внутрь.

Как только они прошли через большие алые двери, всех троих окатила мягкая волна запахов сожженных трав и еды. Они исходили от подношений у подножия ступеней, ведущих наверх, где были расположены величественные статуи мужчины и женщины. Высеченные из белого нефрита и безликие, они сидели на коленях с чуть склоненными головами, смотря вниз на пришедших.

– Отец и мать, – едва слышно пояснил Сяо Вэнь.

Тан Цзэмин вдруг почувствовал сильную боль где-то в груди. Неизвестно откуда взявшаяся, она отступила так же быстро, как пришла, оставляя после себя тянущее чувство, расползавшееся по всему телу.

– Я знаю, что ты не помнишь своих родителей, но ты должен чтить память о них и совершать подношения в виде благовоний и золота, чтобы они могли хорошо жить в Диюе и знать, что их помнят. – Сяо Вэнь опустился на колени, безмолвно веля Тан Цзэмину следовать его примеру.

Лекарь раскрыл небольшую сумку и высыпал две горсти золота в габбровую чашу, которая тут же вспыхнула, пожирая монеты пламенем и оставляя после себя жженый едкий запах. Затем он поджег благовония и, расставив их по бокам, почтительно поклонился, складывая руки перед собой.

Тан Цзэмин смотрел на этот ритуал, чуть приподняв плечи, стараясь не вдыхать запах благовоний, которые окутали разум словно пеленой. Он был настолько растерян, что упустил из вида важную деталь: Сяо Вэнь говорил о его родителях так, словно был уверен в их смерти.

Голос лекаря мягко плыл, повествуя о правилах и догмах, которых должен придерживаться праведный господин. Тан Цзэмин слушал его, пребывая где-то внутри себя, и лишь рассеянно кивал на все слова мужчины.

Ему хотелось домой.

– Обожествленный и почитаемый предок присматривает за своей семьей даже после смерти, покровительствует ей, принимает от нее молитвы и подношения, продолжая быть владыкой в семье. – Сяо Вэнь выпрямил спину и повернулся к мальчику. – Ты должен чтить своего отца, и тогда он поможет тебе на жизненном пути.

– У меня уже есть тот, кто помогает мне, – ответил Тан Цзэмин, поднимая глаза на безликие статуи.

– Это разные вещи, – рядом опустился Гу Юшэн, бросая в чашу горсть золота. – Лю Синь не твоя семья. Он не поклонился предкам, а лишь окинул взглядом фигуры отца и матери ничего не выражающими глазами.

Тан Цзэмин смял похолодевшими пальцами полы халата на своих коленях и повернул голову к Сяо Вэню.

– Чтобы уважать своих предков и быть сыновним человеком, ты должен чтить память своего родного отца, – произнес лекарь.

Тан Цзэмин поджал губы и отвернулся, в его глазах постепенно скапливался туман, делая их мрачными.

Спустя несколько долгих мгновений