Молчание.

И закономерный вопрос, который, я надеялась, Элор не задаст. Но он…

— Ри, если они… тебе так близки, почему ты не хочешь поговорить с теми, кто остался? Почему не хочешь встретиться с Дербеном, Толисом и Наей?

Как это часто бывает, причин несколько. В том числе и стыд за обман в то время, когда с ними я уже могла позволить себе откровенность.

И нежелание ещё раз признавать расставание с образом Халэнна.

И…

— Они всегда относились ко мне тепло, — тихо отвечаю я. — Но Халэнн, не унаследовавший родовую магию и потому, частично отвергнутый семьёй, вызывал у них больше сочувствия и, соответственно, любви.

Горячие пальцы на моём бедре не двигаются. Дыхание Элора застывает.

Только ощущение его пульса кожей — быстрого, почти тревожного.

Его тихий сочувственный голос в темноте:

— Боишься, что они расстроены тем, что выжил не он?

Не видя ничего, не ощущая эмоций, только этот пульс и запах с нотками раскалённого металла… сказать легче:

— Даже ты не слишком обрадовался, узнав, что мертва не я, а Халэнн.

Сердце замирает.

Такая откровенность, когда не можешь ощутить отношение, она и пугает и… проще. Но пугает больше. Зачем я об этом заговорила?

Элор очень долго и шумно вдыхает, откидывается на подушку и выдыхает:

— Ри, я просто боюсь твоих способностей, но тому, что ты драконесса, я безоговорочно рад. И в целом… то, что ты со слугами семьи не общаешься, ситуацию не меняет. Если тебе некомфортно из-за опасения, что они разочарованны твоим спасением, не заглядывай им в мысли. Или загляни и убедись в этом и начни принимать ситуацию. А просто отгораживаться… какой в этом смысл? Разве тебе легче от того, что они живут вдали от тебя? Разве тебе не хочется ощутить тепло их отношения?

— Для них я давно умерла.

— Но ты жива. Они об этом теперь знают. Всё равно знают, что Халэнна нет. И не было все эти годы.

Теперь молчу я.

Пытаюсь сосредоточиться на лежащем рядом Элоре, острее ощутить исходящее от него тепло…

— Элор, то, что мы ощущаем чужие эмоции, делает нас уязвимыми к ним, — почти шёпотом поясняю. — Чужие чувства… могут восприниматься очень болезненно. Они… могут стать ножами и лезвиями, кромсающими нашу душу. Когда существо, которое ты любишь, ненавидит тебя или презирает — это чудовищно больно. Остальные могут успешно заниматься самообманом, могут не догадываться о негативных эмоциях окружающих, мы же… словно мотыльки, летящие на огонь: не можем не ощущать близких — это наша непреодолимая потребность, и сгораем от неприязни.

Тихо. Даже дыхание Элора почти неощутимо.

Но его голос, словно гром среди ясного неба:

— Прости…

Совсем не хочется уточнять, за что именно он просит прощения, я и так откровеннее, чем мне хотелось бы быть откровенной вслепую.

— Полагаю, они не в восторге от твоего обмана, — нарушает затянувшуюся тишину Элор. — Не в восторге, но должны понимать мотивы. А вот причину нынешнего отстранения вряд ли понимают. Они — последние из близких тебе прежней существ. Они стары, значит, у них не так много времени на общение, и нежеланием встречаться ты лишаешь их этого. Раньше это было хотя бы объяснимо: ты опасалась случайного разоблачения, не хотела корректировать их память. Но теперь всё иначе. Посмотри на ситуацию с их точки зрения: ты их просто отвергаешь, не хочешь иметь с ними дела. Таким отношением ты причиняешь им боль.

Об этой стороне вопроса я не задумывалась. Краем сознания понимала, но…

Жгучий стыд захлёстывает внезапно. Всего лишь приступ быстро подавленной эмоции, но он теснит страхи:

— Хорошо, я с ними встречусь.

— И если переживаешь за негатив в их эмоциях — отгородись от них хотя бы на первую встречу.

— Отличное предложение сходить полюбоваться закатом вслепую, — пытаюсь пошутить я, чтобы смягчить напряжение, но получается как-то… неубедительно.

Даже мне самой это выражение и интонации кажутся фальшивыми.

Нащупав меня в темноте, Элор придвигается ближе, вовлекая меня в ореол своего тела:

— Обижаться и злиться на кого-то не значит не любить. Если не можешь не смотреть — смотри глубже.

А что мне остаётся?

* * *

Утром решимость встретиться с Толисом, Дербеном и Наей благополучно улетучивается.

Да, я понимаю, что делаю им больно своей отстранённостью.

Да, я понимаю, что у них осталось не так много времени.

Но…

Стоит ли мне появляться у них, рискуя ощутить душевную боль их отторжения, стоит ли восстанавливать их привязанность ко мне, если я собираюсь в опасное сражение? Не сделаю ли я им хуже своим появлением до того, как разберусь с Неспящими?

Поэтому утром вместо посещения дворца Аранских я напоминаю Элору о необходимости проверять наших подданных в собственном дворце и распоряжаюсь о традиционном завтраке.

Элор, странно на меня посмотрев, соглашается отложить визит.

После скучного и бесполезного завтрака я напоминаю, что мне надо провести запланированную тренировку, ведь важно быть в форме на случай участия в бою.

Аргумент просто неоспоримый, и Элор опять соглашается.

Сам он во время моего сражения с големами посещает остров гномов, чтобы сделать пару заказов для предстоящего сражения: гномы не допускают менталистов к сделкам, так что в любом случае Элору бы пришлось отправляться туда одному.

А когда он возвращается с подписанным контрактом и застаёт меня над разбитыми до состояния каменной крошки големами, я внезапно вспоминаю о необходимости написать менталистам.

— Они нам помогли! И могут устроить неприятности. — Избегая взгляда сложившего руки на груди Элора, я потираю отбитые костяшки пальцев. — Так что не стоит их забывать.

На этот раз Элор буквально прожигает меня подозрительным взором.

Но не согласиться с моим аргументом просто не может.

Так что я на законных основаниях сажусь за написание вежливого послания с благодарностями и завуалированным предложением поделиться ещё какой-нибудь информацией.

Пока пишу черновик за черновиком, Элор изучает данные по военному потенциалу Нового Дрэнта.

Казалось бы обычные дела в обычном режиме — но напряжение так и нарастает.

Когда счёт отправленных в мусорное ведро исчёрканных листов переваливает за второй десяток, Элор тяжко вздыхает:

— Просто признай, что ты боишься, и я телепортирую тебя для встречи с твоими людьми.

От напряжения перо едва не ломается в пальцах.