— Потому что вы настолько привыкли лезть в головы, что разучились общаться словами. Переписка — это не для вас.

— И это говорит дракон, за которого я пятнадцать лет писала письма, — картинно вздыхаю я.

— Ну, ты их писала потому, что тебя не устраивало содержание, но я же в этом не виноват. Если бы мне дали лично встретиться с адресатами, я бы сказал всё то же самое, что и написал. Даже больше!

Тяжко вздыхаю: правду говорит, чистую правду!

И, похоже, не успокоится, пока я не встречусь с Наей, Толисом и Дербеном.

Как ни странно, едва я решаю действительно отправиться во дворец Аранских, нужные слова находятся будто сами собой.

Завершив многообещающее, но ничего не обещающее послание, я со вздохом касаюсь магкаллиграфических печатей и чётко представляю Адалию. Лист сам собой сворачивается в самолётик, практически растворяется в воздухе.

Взглядом я провожаю его смутный силуэт до двери.

Сижу.

Сердце опять стучит подозрительно часто.

Решительность, где же ты?

Её нет, зато есть Элор. Выпрямившись в кресле, он поднимается и, отодвинув его, протягивает мне ладонь.

— Идём, — Элор мягко, ободряюще улыбается.

Жар его пальцев, сразу сжавших мою руку, почти успокаивает.

Почти.

Продолжая пристально и ободряюще смотреть мне в глаза, Элор отводит меня от стола и наших кресел. Вокруг достаточно свободного пространства, и огненно-золотой вихрь охватывает нас, пробивая пространство.

Рывок. Элор обхватывает меня за талию. В момент выхода распахивает крылья, помогая нам удержать равновесие.

Мы твёрдо встаём на чёрных каменных плитах телепортационной площадки. В расстилающемся вокруг парке горят фонари, споря со светом заходящего солнца. Сладко пахнет цветами. Императорский парк во всей красе.

Вечер — не самое лучшее время для встречи, но…

— Идём, — Элор перехватывает мою ослабевшую руку и, устроив её на предплечье, направляется к своей бывшей башне.

— Они живут у тебя? — изумляюсь я.

— В нашей башне, — поправляет меня Элор. — Это же близкие тебе люди, я подумал, им будет приятнее жить в месте, долгие годы бывшем твоим домом. Первые три этажа переделали для их удобства.

Да, вряд ли удобно жить в гостиных.

Слева между стен живой изгороди мелькают красные мундиры патрульных.

Мы с Элором идём к башне, как ходили много лет до этого, возвращаясь со службы, только теперь я иду не на полшага позади, а рядом, и Элор держит меня за руку.

Когда-то это казалось невозможным.

Когда-то так открыто идти рядом с ним хотелось.

И вот я иду. Подол едва уловимо шуршит от соприкосновения с ногами.

Всё так странно, будто нереально…

Именно в такие привычные вроде моменты особенно остро чувствуется, насколько сильно изменилось всё за удивительно короткий срок.

Элор накрывает лежащую на его предплечье ладонь, сжимает мои пальцы, словно пытается удержать от побега. Но я не сбегу: стыдно перед ним будет, а то я так восхваляла эмоциональную выдержку менталистов, надо соответствовать.

Заведя меня на невысокое крыльцо, Элор освобождает мою руку и пятится, не сводя с меня взгляда.

Пристального, нежного, сочувственного и ободряющего. Никогда ещё Элор не смотрел на меня так.

Он пятится всё дальше. Останавливается шагах в семи, робко улыбается:

— Я буду во дворце, переговорю с отцом. Ты сможешь найти меня там, когда захочешь.

Кивнув, Элор разворачивается и бодро направляется прочь по дорожке.

Похоже, оставляет за мной право окончательного решения о встрече.

За весь путь до дворца Элор ни разу не оглядывается. Подозреваю, он может устроить всё так, что не узнает моего решения.

Только я действительно не могу не пойти.

Пальцы подрагивают (Дербен, Толис и Ная единственные, кто знал меня прежнюю, единственные живые из жизни Риэль Сирин, единственные, кто может осознать, насколько я изменилась… и упрекнуть меня в предательстве родовых интересов).

Они могут просто обидеться и меня не принять.

Преодолев дрожь, ударяю костяшками пальцев по двери.

Потом соображаю, что оповещающие о посетителях чары находятся только на верхних этажах, а мои люди живут ниже. Следом приходит мысль, что оповещение могли перенастроить.

Слишком суетно мечутся мысли, потому что мне тревожно.

Прислушиваюсь. Ментализм не использую: в предложении Элора ограничить себя на время разговора есть что-то разумное. И трусливое.

Вздрагиваю, уловив звук внутри…

Дверь отворяется слишком неожиданно. Мне удаётся не вздрогнуть, хотя внутри вспыхивает бурное пламя эмоций.

Дербен удивлённо округляет глаза.

Какой же он старый! Какой осунувшийся.

У него дрожат губы, почти безумным взглядом он осматривает меня с ног до головы.

— Ри-эль… — сипло и недоверчиво.

Усилием воли держу разум закрытым: мне хватает и собственных взбунтовавшихся чувств.

— Ри… что же ты стучишь?! — он взмахивает морщинистыми руками со следами пигментации. — Это же твоя башня, ты здесь хозяй-ка, — Дербен сторонится, пропуская меня внутрь, и в башню кричит. — Она здесь!

Им даже имя не нужно для понимания. Значит, меня ждут.

Давно.

Оглушённая эмоциями, прохожу внутрь. Башня воспринимается иначе, и дело не только в изменении цвета стен и замене пилястр на более фигурные: здесь даже запах другой.

Из двери на втором этаже выходит Ная. Застывает там, наверху. Её потемневшие глаза влажно блестят. Толис торопливо спускается с третьего, но, почти натолкнувшись на Наю, замирает. Его глаза тоже мокрые, некрасиво багровеют нависающие веки.

Так мы и стоим: я разглядываю их, они — меня.

Их молчание тревожит. Понимаю, что появилась внезапно, что им нужно собраться с мыслями, но… Понимаю даже, что они не откажут мне в общении в силу нашего положения. Но не отказать в общении и принять — две разные вещи.

Ная первая трогается с места. Её губы плотно сомкнуты (она всегда такой становится, когда дело серьёзно). Лишь намокшие ресницы и блеск глаз выдают её переживания. Следом за Наей, часто перехватывая перила, спускается Толис.

И снова меня почти режет осознание их старости. Они сдают, сильно, и моё разоблачение, похоже, тоже стало ударом, как я и боялась.

Ная спотыкается на последней ступени, я дёргаюсь помочь, но Ная справляется сама. Встревоженно глядя на меня, она медленно приближается. Слишком медленно, просто невыносимо, а мои ноги будто приросли к полу.