личного комфорта. Де Бовуар тоже находилась в напряжении из-за работы, политики и личного кризиса: она пыталась разобраться, как продолжать отношения на расстоянии с Нельсоном Олгреном, который был недоволен тем, что занимает второе место после Сартра, и хотел, чтобы она переехала в Америку. И Бовуар, и Сартр пытались бороться с усталостью с помощью таблеток. Сартр становился все более зависимым от своего любимого препарата «Коридран», смеси амфетамина и аспирина. Де Бовуар принимала ортедрин от приступов тревоги, но это только усугубляло дело. К тому времени, когда летом 1948 года она вместе с Сартром отправилась в отпуск в Скандинавию, ее мучили галлюцинации, в которых над ней проносились птицы, а чьи-то руки тащили ее за волосы. Спокойствие северных лесов помогло ей больше, чем таблетки. Они с Сартром увидели там «карликовые леса, землю цвета аметиста, усаженную крошечными деревцами, красными, как коралл, и желтыми, как золото». К де Бовуар постепенно возвращалось удовлетворение жизнью. Сартр же еще несколько лет страдал от переутомления психики и стресса.

29 августа 1949 года, после долгих лет шпионажа и разработок, Советский Союз испытал свою атомную бомбу. Отныне угроза уничтожения была взаимной. Через несколько месяцев, 1 октября, Мао Цзэдун провозгласил Китайскую Народную Республику и заключил союз с Советами, так что теперь две коммунистические сверхдержавы противостояли Западу. Уровень паники повысился. Американские школьники проходили учения, в ходе которых в ответ на предупреждение о бомбе они ныряли под парты, закрывая голову руками. Правительство вливало деньги в дальнейшие исследования и в январе 1950 года объявило, что работает над созданием еще более мощного оружия — водородной бомбы.

В том же году началась война на Корейском полуострове, причем и Китай, и Советский Союз поддерживали Север против США на Юге. Последствия казались непредсказуемыми: взорвется ли бомба? Перекинется ли война на Европу? Оккупируют ли русские Францию, как это сделали немцы? Последняя мысль пришла в голову французам удивительно быстро, что кажется странным при том, что война идет на другом конце света, но она отражала сохранившиеся воспоминания о последней оккупации, а также тревожный и непредсказуемый характер нового конфликта.

Камю спросил Сартра, думал ли он о том, что случится с ним лично, если вторгнутся русские. Возможно, «гиена с авторучкой» замолкнет навечно. Сартр обернул вопрос обратно к спрашивающему: что бы сделал Камю? «О, — сказал Камю, — он поступил бы так же, как во время немецкой оккупации, то есть присоединился бы к Сопротивлению». Сартр высокопарно ответил, что он никогда не смог бы бороться против пролетариата. Камю настаивал на своем: «Тебе нужно уехать. Если останешься, они отнимут не только твою жизнь, но и твою честь. Они отвезут тебя в лагерь, и ты умрешь. Затем они скажут, что ты жив, и будут под твоим именем проповедовать покорность, подчинение и измену, и люди им поверят».

За ужином с Жаком-Лораном Бо, Ольгой Косакевич и Ричардом Райтом — последний теперь жил в Париже — де Бовуар и Сартр снова обсуждали тему: «Как уехать, куда, когда?» Нельсон Олгрен написал письмо с предложением помочь им попасть в Соединенные Штаты, но они этого не хотели. Если им придется покинуть Францию, это должна быть нейтральная страна. Возможно, писала де Бовуар, они отправятся в Бразилию, где во время последней войны нашел убежище австрийский писатель Стефан Цвейг. Но Цвейг покончил с собой, не выдержав изгнания. А теперь придется бежать от социализма! Как такое могло произойти?

Мерло-Понти тоже боялся худшего в случае войны во Франции, но он не хотел бежать от коммунистов. Сартр отметил, что Мерло-Понти выглядел исключительно легкомысленным — «все тот же мальчишеский задор, который он всегда демонстрировал, когда дело грозило стать серьезным». Если придет вторжение, шутил Мерло-Понти, он уедет и станет лифтером в Нью-Йорке.

Мерло-Понти был встревожен событиями больше, чем показывал, и не только из-за личного страха. В то время как разгорался корейский конфликт, он и Сартр столкнулись друг с другом во время отпуска в Сен-Рафаэле на Лазурном Берегу. Они обрадовались встрече, но затем весь день спорили, сначала гуляя по набережной, потом на террасе кафе, а затем на вокзале, где Сартр ждал своего поезда. Им нужно было выработать согласованную редакционную позицию по Корее для Les Temps modernes. Мерло-Понти считал, что они не должны высказывать немедленные суждения о ситуациях, которых они не понимают. Сартр не соглашался. Если война неизбежна, как можно молчать? Мерло-Понти придерживался мрачной точки зрения: «Потому что исход решит грубая сила». Зачем говорить с тем, у кого нет ушей?

В основе разногласий лежала не только редакционная политика, но и то, насколько далеко следует заходить в своей вере в коммунизм. Мерло-Понти был потрясен вторжением Северной Кореи на Юг и считал это свидетельством того, что коммунистический мир так же жаден, как и капиталистический, и так же склонен использовать идеологию как завесу. Его также беспокоило растущее освещение реалий советских лагерей. Это стало серьезным переломом для человека, который до недавнего времени был самым главным прокоммунистом. Напротив, некогда недоверчивый Сартр все больше склонялся к тому, чтобы дать коммунистическим странам шанс.

Корейский конфликт не привел к советскому вторжению во Францию, но война, продолжавшаяся до 1953 года, изменила глобальный политический ландшафт и породила настроение паранойи и тревоги, характерное для холодной войны. В эти годы Мерло-Понти подкреплял свои сомнения, а Сартр избавился от своих. Что действительно его радикализировало, так это странное событие во Франции.

Однажды вечером, 28 мая 1952 года, дорожная полиция остановила действующего лидера Французской коммунистической партии Жака Дюкло и обыскала его машину. Обнаружив револьвер, рацию и пару голубей в корзине, они арестовали его, заявив, что это почтовые голуби, предназначенные для передачи сообщений советским кукловодам. Дюкло ответил, что голуби мертвы и поэтому не годятся для использования в качестве почтовых. Он собирался отнести их своей жене, чтобы та приготовила их на ужин. Полиция заявила, что птицы были еще теплыми и Дюкло мог поспешно задушить их. Его арестовали и поместили в камеру.

На следующий день провели вскрытие голубей в поисках спрятанной внутри их тел микропленки. Затем состоялось слушание, на которое пригласили трех экспертов по голубям, чтобы дать заключение о возрасте птиц, который они оценили в двадцать шесть и тридцать пять дней соответственно, и об их точной породе, которую, по их словам, они не могут определить, «поскольку количество и разнообразие известных видов голубей, а также множество пород, которые были созданы и продолжают создаваться любителями, затрудняют идентификацию». Однако эксперты пришли к выводу, что голуби были, вероятно, обычными домашними,