– Ценю твое желание, – без всякойязвительности отреагировала Нюрочка, – но если хочешь помочь, то помоги.

– Говори, что надо!

– Никак не могу пристроить ребенка вдетский сад, поговори с Софьей Борисовной, вдруг она окажет содействие. Мнетяжело приходится, надо платить няньке, а лишних денег я не имею!

Рязанова без промедления связалась сзаведующей, и та пригрела «неведомственного» ребенка.

И только через много лет, на поминках Нюры,Рязанова узнала от Софьи, что у Кондратьевой была девочка, а не мальчик.

Услышав от Софьи про девочку, Ольга Ивановнапоперхнулась поминальным блином.

– У Нюры был мальчик! Я сама видела егона книжной ярмарке! Стриженый бутуз в кепочке на голове и в штанишках.

– Девочки тоже носят брючки, –ответила Софа, – а волосы ей Нюра стригла, чтобы лучше росли. Поэтому мыКондратьеву Елочкой и называли – погладишь ее по голове и словно иголочки елипотрогаешь. Бедный ребенок! Она постоянно тосковала по маме, а еще девочкуобижали одногруппники, у нее никогда не было хорошей одежды и игрушек, и отсюдапроблемы. Я говорила Нюре: «Надо баловать малышку». Но она была сторонницейстрогого воспитания, знаешь, Нюра мне один раз заявила: «В каждом ребенкеслились отец и мать, две разные части. В благородстве одной я уверена, новторая вызывает беспокойство, порой я вижу проявление дурной наследственности:истеричность, манерность, излишнюю эмоциональность, жадность. Вот и воспитываюее больше кнутом, чем пряником».

Ольга Ивановна на секунду перестала слушатьСофью Борисовну. Она вспомнила, как, встретив на ярмарке Нюру, воскликнула:

– Ой, у тебя родился мальчик?

Кондратьева замялась, а потом, странноусмехнувшись, ответила:

– Мальчик? Пусть будет мальчик!

Нюра не захотела откровенничать с Ольгой и непоправила бывшую подругу, не призналась, что у нее девочка, еще и соврала, чтосына зовут Ваней!

Вот как она не хотела рассказывать правду!

– Девочка! – воскликнул я. –Значит, не мальчик? Но почему вы мне сразу не сказали про пол ребенка!!!

Рязанова опять побагровела.

– Ну… ты не спрашивал… и развесущественно, кто у нее родился, а? Мальчик, девочка… важен факт!

Я молчал. Ревность странное чувство: ОльгаИвановна до сих пор ненавидит Нюру и, похоже, подозревает в отцовстве ПавлаИвановича!

– Ванечка, – зашепталаРязанова, – я ведь не сделала ничего плохого. Могла разрушить брак твоегоотца с Николеттой, но не стала! А моя маленькая… э… недоговорка про полмладенца… Господи, пойми меня правильно! Я одна! Совсем! Никого нет рядом!Любовь к Павлу не прошла! Я всегда мечтала с тобой познакомиться, но Павлушабыл против! Я обещала, что не стану общаться с его сыном, и сдержала слово, ноты сам пришел! Я чуть сознание не потеряла от радости, когда поняла, кто передомной. Скажи я тогда тебе правду про девочку или про Нестора… Не могла! Нет! ОСеврюгове следовало молчать! Но! Ванечка! Пойми, я думаю о тебе как о сыне! И…О…

Ольга Ивановна зарыдала, мое сердце сжалось отжалости, я обнял старушку.

– Наверное, я понял вас. Вы думали, что,узнав все, я более не вернусь, а если выдавать мне информацию по чайной ложке,делать таинственные намеки, вдруг «вспомнить», что Ваня – это девочка, тогда ястану ходить регулярно в надежде на очередной всплеск вашей памяти. Но, ОльгаИвановна, милая, это же глупо!

– Верно, – согласилась она, – яужасная идиотка. Ванечка, ты ведь еще навестишь меня?

Я поцеловал старушку.

– Непременно, буду приезжать к НесторуСеврюгову раз в неделю.

Рязанова вытащила из кармана еще один платок иначала промокать глаза.

Спустя полчаса я спустился во двор и в полномизнеможении пошел куда глаза глядят. То, что в прошлом Николетты были тайны, язнал давно и, если честно, не особо удивился, узнав по Раису Суворину. Оченьхорошо помню, как маменька и ее сестрица, прилетевшая из Америки, замолкали,когда я входил в комнату во время их беседы. И порой Николетта роняла странныефразы о своем детстве, я иногда отмечал нестыковки.

Впрочем, в отличие от отца я вовсе не одержимидеей о чистоте крови и с легкостью приму сообщение о наличии в своей биографиикрестьянских предков. Я очень хорошо знаю цену Николетте, но она моя мать,другой у меня не будет, поэтому запрячу полученную от Ольги Ивановны информациюв самый дальний чулан памяти. Я не судья своим родителям, не имею никакогоморального права обличать Николетту, пусть спокойно живет с ВладимиромИвановичем. Если долго лгать окружающим, рано или поздно сам поверишь в своевранье, – думаю, маменька давно забыла о Раисе Сувориной.

Я медленно брел по улице, не глядя посторонам. Что же получается, господа! Иван Павлович узнал массу интересного,выяснил прошлое маменьки, докопался до подлых девчонок Варвары и Люды, решившихиз мести оболгать его, походя выяснил, что давний друг отца Нестор Севрюгов насамом деле Ольга Ивановна Рязанова, выслушал историю не очень счастливой жизниНюры Кондратьевой. Но все усилия ни на миг не приблизили меня к Подушкину-2.Я-то полагал, что у Нюры родился мальчик, а там девочка, не имеющая никакогоотношения к Павлу Ивановичу. И куда теперь мне податься? Впереди тупик?

Внезапно меня охватил азарт. Ну уж нет,сдаваться я не стану! В Центре «Мария» явно творятся противозаконные дела. Еслитот свет существует, то душа бедного Павла Ивановича сейчас мечется, потерявпокой. Мой долг обелить фамилию Подушкин.

В кармане завибрировал мобильный, я поднесаппарат к уху.

– Слушаю.

– Владимир? – пропел незнакомыйженский голос.

– Да.

– Ваш номер дал мне Михаил Горчаков,пресс-секретарь Алины Брин. Знаете такого человека?

– Конечно, – подтвердил я, –чем могу служить?

– Я читала о потрясающем выступленииколлектива Гаделли на дне рождения газеты «Треп».

– Морелли, – поправил я.

– Ну какая разница! Морелли, Гаделли…Главное, вы шикарно работаете. Скажите, медведь точно есть?

– Тихон наш артист, – подтвердил я,крайне удивленный тем, что незнакомка сочла статью о трюках акробатов напразднике газеты рассказом о «потрясающем выступлении».

– Гимнасты? Их можно пригласить напраздник?

– С огромной радостью прибудем на место.Говорите когда и куда!