Харри опять постучал по часам, на этот раз более настойчиво.

– Брут, – окликнул я. – Ты готов?

– Привет, Брутус, – сказала Мелинда бодрым голо-сом, словновпервые заметив его. – Рада тебя видеть. А вы, джентльмены, не хотите чая? Аты, Хэл? Я могу приготовить. – Она опять встала. – Я была больна, но сейчас мнехорошо. Лучше, чем когда-либо.

– Спасибо, миссис Мурс, но нам надо идти, – ответил Брут. –Джону пора спать. – Он улыбнулся, показывая, что это шутка, но взгляд,брошенный на Джона, был полон тревоги, которую чувствовал и я.

– Да... если вы так считаете...

– Да, мэм. Пойдем, Джон Коффи. – Он потянул Джона за руку, итот пошел с ним.

– Подождите! – Мелинда освободилась от рук Хэла и легко, какдевочка, подбежала к Джону. Она опять обняла его. Потом сняла с шеи цепочкутонкой работы. На конце ее был серебряный медальон. Она протянула его Джону, атот смотрел на него непонимающе.

– Это Святой Кристофер, – пояснила она. – Возьмите его,мистер Коффи, и носите. Он будет оберегать вас. Пожалуйста, носи его. Для меня.

Джон оглянулся на меня с беспокойством, а я посмотрел наХэла, который сначала развел руками, а потом кивнул.

– Возьми его, Джон, – разрешил я. – Это подарок.

Джон взял, расправил цепочку вокруг своей мощной шеи изаправил медальон со Святым Кристофером за ворот рубашки. Он уже совсемперестал кашлять, но, по-моему, выглядел еще более серым и больным.

– Спасибо, мэм, – сказал он.

– Нет, – ответила она. – Тебе спасибо. Спасибо тебе, ДжонКоффи.

На обратном пути я ехал с Харри в кабине и был ужасно этомурад. Отопитель оказался сломан, но мы сидели в закрытой кабине. Мы проехалипочти полпути, Харри нашел небольшую развилку и направил грузовик туда.

– Что случилось? – спросил я. – Что-то с подшипником?

Для меня проблема могла возникнуть только из-за каких-тонеисправностей в двигателе «фармолла» или трансмиссии, если что-то стучало илизвучало так, словно вот-вот сломается.

– Ничего, – ответил Харри извиняющимся тоном. Мне простонужно выйти по нужде, а то поплыву, вот и все.

Оказалось, что это нужно всем, кроме Джона. Когда Брутспросил его, не хочет ли он спуститься и помочь нам полить кустики, тот толькопокачал головой, не поднимая глаз. Он сидел, прислонившись спиной к кабине,натянув одно из армейских одеял на плечи, как серапе. Я не смог понятьвыражения его лица, но слышал, как он дышит, – сухо и резко, словно ветер,дующий сквозь соломинку. Мне это не понравилось.

Я зашел в заросли ивняка, расстегнулся и стал мочиться. Яеще помнил о своей «мочевой» инфекции, тело еще не забыло, и мне было приятно,что я могу просто мочиться и не кричать при этом от боли. Я делал свое дело,глядя на луну и не замечая стоящего рядом Брута, пока он не сказал тихо:

– Он никогда не сядет на Олд Спарки. Я с удивлениемпосмотрел на него, испугавшись слегка его интонации.

– О чем ты?

– Я о том, что он почему-то проглотил это, вместо того,чтобы выплюнуть, как раньше. Может, Джон протянет неделю – он ведь такойбольшой и сильный, – но я уверен, что все произойдет быстрее. Кто-нибудь их наспойдет проверять, и увидит, что он лежит на своей койке мертвый.

Я думал, что закончил, но тут вдруг поежился, и мочаполилась опять. Застегивая брюки, я подумал, что в словах Брута есть смысл. Инадеялся, в общем-то, что он окажется прав. Джон Коффи не заслужил смертивообще, если я прав в своих рассуждениях о дочерях Деттерик, но если онвсе-таки умрет, то пусть уж лучше не от моей руки. Я не был уверен, что смогуподнять руку и сделать это, когда потребуется.

– Пошли, – произнес Харри из темноты. – А то уже поздно.Давайте закончим это дело.

Когда мы шли назад к грузовику, до меня вдруг дошло, что мыоставили Джона совсем одного, – глупость на уровне Перси Уэтмора. Я подумал,что он мог уйти, мог выплюнуть мошек как только увидел, что его не охраняют, апотом просто рвануть на волю, как Гек и Джим по реке. И останется нам толькоодеяло, в которое он заворачивался.

Но Коффи сидел, все так же прислонившись к кабине и положивруки на колени. Он поднял лицо на звук наших шагов и попытался улыбнуться.Улыбка на секунду осветила его изможденное лицо, а потом погасла.

– Как ты себя чувствуешь, Джон-Великан? – спросил Брут,забираясь назад в кузов и снова закутываясь в одеяло.

– Нормально, босс, – произнес Джон бесцветно. – Всенормально.

Брут похлопал его по колену.

– Мы скоро вернемся. А когда все уладим – понимаешь? – япрослежу, чтобы тебе дали большую чашку горячего кофе. С сахаром и сливками.

Да уж точно, подумал я, обходя грузовик и забираясь вкабину. Если только нас самих сначала не арестуют и не бросят за решетку.

Но я жил с этой мыслью с той самой минуты, как мы затащилиПерси в смирительную комнату, и она меня уже не беспокоила настолько, чтобы яне мог заснуть. Я задремал, и мне приснился сон о Голгофе. Гроза на западе изапах, напоминающий запах можжевеловых ягод. Брут, Харри, Дин и я стояли вокругв форме и жестяных шлемах, как в кинокартине Сесиля Б. де Милля. Думаю, мы былицентурионами. Я увидел три креста: слева и справа Перси Уэтмор и ЭдуарДелакруа, в центре Джон Коффи. Я посмотрел на свою руку и увидел в нейокровавленный молоток.

«Нам надо его снять оттуда, Пол! – кричал Брут. – Надоспустить его вниз!»

Но мы не могли, потому что не было лестницы. Я началобъяснять это Бруту, а потом проснулся от сильного рывка грузовика. Мывозвращались к тому месту, где Харри прятал грузовик раньше, в тот день,который сейчас казался началом эры.

Мы вдвоем вышли и подошли к кузову. Брут легко спрыгнул наземлю, а Джон Коффи зацепился коленями и чуть не упал. Мы все втроем ловилиего, и едва он твердо встал на ноги, как приступы кашля опять начали сотрясатьего, на этот раз еще сильнее, чем раньше. Он согнулся пополам, прижимая ко ртуладони, чтобы приглушить звуки.

Когда кашель поубавился, мы снова забросали капот сосновымиветками и пошли той же дорогой обратно. Самой худшей частью этого почтиирреального отпуска для меня были последние двести метров, когда мы спешилиназад к югу вдоль развилки шоссе. Я уже видел (или мне так казалось) первыеслабые проблески светлого неба на востоке и чувствовал, что какой-нибудьфермер, вышедший в такую рань собрать свои тыквы или вскопать последние грядки,обязательно попадется навстречу. И даже если этого не произойдет, мы услышимчей-то голос (в моем воображении – Кэртиса Андерсона): «Стой, не шевелись!»,когда я буду открывать ключом «Аладдин» калитку в сетчатой ограде вокруг входав тоннель. Потом два десятка охранников с карабинами выйдут из леса, и нашемаленькое приключение закончится.