части, касающейся их применения по отношению к конкретным людям. Тем не менее стереотипы могут отражать настоящие различия между группами в том, что называется коллективной личностью, появляющейся на популяционном уровне[635]. Как было показано, это справедливо даже для животных: например, колонии медоносных пчел из одной и той же популяции по агрессивности поразительно отличаются[636]. Что касается людей, то коллективная личность появляется приблизительно так же, как и более очевидные маркеры общества: как продукт повторяющихся социальных взаимодействий, которые заставляют людей выглядеть и действовать одинаково. Известно, что британцы более сдержанны, чем американцы, а американцы более эмоционально реагируют на проявления гнева, чем французы[637]. Различия в национальном характере, вероятно, возникли еще давно: бушмены !кунг более открыто выражали гнев, чем г/ви, а бушмены обычно более робкие, чем другие южноафриканцы[638]. Такие «явно выраженные личности» еще больше усиливают впечатление, что общества – это самостоятельные существа.

При исследовании обществ с разных точек зрения я пропустил один неопровержимый факт из области психологии: благополучие большинства людей во многом зависит от их семейных связей. Установив, как человеческие общества могли функционировать с момента своего появления и каким образом мозг человека реагирует на других людей, принадлежащих к его собственному и чужим обществам, теперь мы сделаем небольшое отступление и рассмотрим отношения между семьями и обществами.

16

Поставить родственников на место

Имеет смысл настойчиво утверждать, что общество – это больше, чем простая нуклеарная семья, то есть двое родителей с поколением их зависимых потомков. Но это не исключает возможность того, что семьи и общества, возможно, имеют похожие психологические и биологические основы. Может ли общество представлять собой своего рода расширенную группу родственников, либо с точки зрения настоящей родословной народа, либо (с точки зрения психологии) в воображении его членов? В связи с этим – кого мы должны считать родственниками, расширенной семьей в широком смысле? Имеется ли в семьях такого же рода принадлежность и явная идентичность, которых мы ожидаем от обществ? Насколько всеобъемлющи, универсальны и точны наши знания о наших биологических родственниках и применимы ли логика и эмоции, задействованные в наших связях с семьей, к тому, как мы связаны с обществами?

Семьи, несомненно, занимают главное место в повседневной человеческой жизни и характеризуются особыми отношениями, не свойственными другим биологическим видам. Взять, например, общепринятые ожидания, что отец будет находиться рядом со своим потомством. Каждый дельфин, слон, шимпанзе или бонобо растет, не зная своего отца. И родители с детьми – всего лишь часть общей картины. Человеческие семейные взаимоотношения очень запутанны по сравнению с родственными взаимосвязями других животных. У людей не только родители принимают участие в жизни своих детей и внуков до тех пор, пока живы, но мы отслеживаем целый ряд родственников со стороны матери и отца. Мы знаем своих родных братьев и сестер, и братьев и сестер обоих родителей, и супругов этих родственников и их потомков. Люди не просто находят супруга на всю жизнь (или, по крайней мере, пытаются это сделать) – эти узы связывают их с сетями родственников[639].

Изучение этих сетей биологами и антропологами стало важной основой для исследований социального поведения, и особенно кооперации и альтруизма. К 1960-м гг. биологи создали основную массу работ, посвященных теории родственного отбора, согласно которой вид в процессе эволюции формирует поведение, благоприятствующее передаче генов родственников следующему поколению. С тех пор ученые толковали родственные отношения как ключевую движущую силу не только в семьях, но и в наших связях с обществом: согласно одной концепции, если общества – это воображаемые сообщества, то человеческий разум представляет общество в качестве продолжения семьи. Это, в свою очередь, должно было бы заставить нас рассматривать членов нашего общества как родственников.

Действительно, способы выражения людьми своих связей с родственниками и своей связи с обществом частично совпадают. В то же время данные, полученные и в мире животных, и в мире людей, одинаково свидетельствуют, что понимание и отслеживание родственников и понимание и отслеживание членов общества представляют собой разные задачи, которые, как правило, выполняются для решения разных, хотя временами и перекрывающихся проблем.

Родственные отношения и сообщества в природе

Для того чтобы родственный отбор действовал, индивидуумы должны быть способны выделять своих родственников из толпы или по меньшей мере оказывать предпочтение родственникам случайно. Для муравьев и других общественных насекомых это не проблема: обычно сообщество и есть родственники. У таких видов колония – это одна многочисленная нуклеарная семья, состоящая из царицы-основательницы и множества поколений ее потомков.

Однако за пределами колонии муравьев представление об обществе как о родственниках становится весьма туманным. Основная группа, или «ядро», саванных слонов, которую часто неверно называют семьей, может позволить вступить в свои ряды совершенно чужим особям, и, насколько можно судить, с этого момента к чужакам относятся как к равным[640]. Тот факт, что, как правило, «ядро» в конечном итоге состоит из родственников, – это побочный результат его истории. Поскольку родные братья и сестры растут вместе, они склонны оставаться вместе. Стаи серых волков могут представлять собой семьи, но доказано, что они тоже способны принимать чужаков в качестве постоянных членов[641].

Любые действительно существующие родственные линии могут быть недолговечны. Это справедливо даже для таких видов, как волк и сурикат, чьи сообщества могут напоминать колонию общественных насекомых тем, что иногда они состоят из семьи с множеством поколений молодых особей, которые помогают растить детенышей и выполнять другую работу. Стая или клан может существовать в течение многих поколений без нарушения целостности. Но вглядитесь внимательнее: размножающиеся самцы и самки приходят и уходят, иногда мирно, а иногда их замещают чужаки в результате борьбы. Десять, двадцать или пятьдесят лет спустя в том же сообществе, на том же участке земли, родственные линии могут сменять друг друга до тех пор, пока это сообщество не станет состоять из животных, не связанных кровным родством с его основателями.

Часто у волков и саванных слонов, а также, без исключений, у многих других млекопитающих, от афалин до горных горилл, сообщества состоят из множества разных родственных линий[642]. Существуют также сообщества, между членами которых вообще нет родственных связей. В табуне лошадей, вероятно, ни одно взрослое животное не связано с другими родством. Это результат процесса формирования такого сообщества. Взрослеющие лошади обоих полов образуют связи не с друзьями детства, как это делают слоны, а с теми особями, которых они встретят, покинув сообщество, в котором родились. Взрослые лошади утрачивают все связи с