— Саша!

Авдон входит в разгромленную лабораторию и оглядывается в поисках живых. Он успел допросить одного из демонов, прежде чем убить того. Благородством эти твари не отличаются, пусть и боятся своего господина.

— Саша!

Повторил воин, разглядывая дело рук своих. Точнее, эти взрывные шарики — дело рук людей из ордена защитников. Они наполнены частицами освященного метала и, при взрыве вонзаясь в тела демонов, отправляют их в такие дали, откуда им еще долго не вернутся.

Авдон снова осматривается и уже собирается покинуть помещение, замечая, наконец, под одним из кусков бетона лужу крови и то, что некогда было человеческими пальцами. Не раздумывая, воин поднимает часть стены и, наконец, в живую видит ту, ради кого затевались все их поиски и ради кого Самаэль отправил ангелов в бой.

— Саша! — Авдон присаживается перед смертной, специально обходя глазами месиво на месте ее левой руки. — Саша! — он бьет девушку по щекам и ошеломленно смотрит на появившуюся у Куприяновой улыбку.

— Я свободна, — шепчет девушка, наглотавшись бетонной пыли. — Я свободна пока мне больно, — она медленно поворачивает голову и не вскрикивает, даже не кривится при виде своей пострадавшей конечности. — Теперь всегда надо, чтоб было больно, — рассуждает она вслух. — Но я не смогу, — вот теперь слезы появляются в уголках ее глаз. — Не смогу, когда больно.

Она стискивает зубы, подавляя в себе очередной крик. Так хочется вопить о боли. Хочется забыться, перестать чувствовать ее, но если боль уйдет, то вернутся они, и будет в сотню раз больнее.

— Королева Тереза сможет тебе помочь, — Авдон аккуратно осмотрел тело девушки, вычисляя ее ранения, но кроме руки сильно ничего не пострадало. Он помог ей подняться и усадил у стены. — Я отнесу тебя к королеве, она…

— Нет, — перебила его Александра, стискивая зубы и закрывая глаза, дабы прийти немного в себя. — Я видела — там внизу, — так же, как и супруги Манн, Куприянова помнила все, что видели и слышали они. — Там у них армия. Сотни трупов. Они хотят оживить их. Хотят…— она задышала чаще, боль никуда не собиралась уходить из раздробленной руки. — Вы должны уничтожить их. Должны, иначе… — крик все же вырвался, и Саша не стала его удерживать. Она кричит долго и протяжно, пока не начинает хрипеть. — Внизу, — повторила она тихо. — В самом низу.

Авдон не долго размышляет о правдивости слов девушки. Разговоры об армии Андраса ходили в их кругах уже довольно давно. Королева предвидела такой исход, и хорошо, что они узнали обо всем до того, как стало слишком поздно.

— Я вернусь за тобой, — воин осторожно коснулся правого плеча наследницы. — Я вернусь и отнесу тебя к королеве, она поможет тебе.

И он ушел, оставив Куприянову одну, так как не мог поставить ее жизнь выше жизней остальных людей, которые погибнут, если Андрас выполнит задуманное. Он не Самаэль, он не отступится от наказа Творца и не бросит его творения ради одной смертной. Авдон напоследок посмотрел в стеной проем.

Самаэль убьет его за это.

***

Вот тебе и путешествие в Германию. Хотела — получи и распишись, а после не жалуйся на то, что вышло.

Кровь собирается под искалеченной рукой. Конечность похожа на желе: ни одной целой кости. Вот бы мне сейчас попасть в Хогвартс и выпить Костерост. Дешево и сердито, правда, вроде вкус у этого зелья неприятный, но зато на утро рука снова станет похожа на руку.

А черт с ним, с Хогвартсом, мне и здесь неплохо. Грязно, конечно, шумно, демоны вокруг, ангелы, но зато я снова чувствую свое тело. Не заперта где-то в своей голове, не гляжу на мир из плена собственного сознания.

И пускай идут лесом мои предки. Пускай сидят там себе и мучаются, как делала это я. Пускай читают мои мысли и знают, что рассчитывать им больше не на что. Я и так позволяла им слишком долго использовать себя. Но теперь с этим покончено!

Мне бы выпить для храбрости, а еще тете позвонить. Сказать всю ту сопливую чепуху, которую принято говорить перед концом всего. Или нет. Это будет жестоко. Пускай узнает о моей смерти из чужих уст. Если о моей смерти вообще узнают. Останусь я погребенной под завалами, и никто не найдет, а тетя Роза через пару лет закажет памятник и поставит его на кладбище, куда будет приходить и разговаривать со мной.

Грустно, но я постараюсь наведаться к ней позже. Я ведь тут, как никак, подвиг совершить собираюсь, и Бог просто обязан оказать мне услугу. То, что Бог есть, я точно знаю, Самаэль не раз объяснял. Главное — добраться до этого бородатого мужика и вытребовать встречу с тетей, а там я уж ей все объясню.

В теле ужасная слабость, и я поднимаюсь на ноги лишь с восьмой попытки. Меня тащит в сторону, а перед глазами все темнеет. Боль в руке становится тупой и почти неощутимой, а значит, я скоро потеряю сознание. Нет, нет. Так не пойдет. Мне надо двигаться. Надо со всем покончить.

И с Марком, наконец, увижусь. Или у ангелов и людей разные небеса? А вдруг меня закинут в какой-нибудь третьесортный рай — на самом нижнем облаке. Нет. Я так не хочу. Надо сразу требовать лучшие условия и пробиваться к небесному начальству. Вот, где мне и понадобится рекомендации Марка. Он ведь из воинов света, а значит, его слова имеют вес на небесах. Ох, и покуролесим мы там. Нас еще обязательно попытаются вниз сослать, но с героями так не поступят, так что придется терпеть.

Страшно. За эти дни впервые настолько страшно. Будь кто рядом, обязательно разревелась бы и попросила решить все за меня, но такой привилегии у меня больше нет. Нет со мной никого и не надо, а то начали бы причитать, да уговаривать. А зачем мне это? Еще бы поддалась на уговоры — и не стать мне героем.

Интересно, а Самаэль сильно на меня злится за то, что я ему нож в живот вонзила, а после из дома выкинула? Ну и за поцелуй тот тоже.

Вот объяснится бы перед ним. Сказать, что это не я, что меня две личности попутали, и вообще не желала я его смерти и целовать тоже не собиралась. Хотя нет, по поводу последнего ничего бы не стала бы объяснять. Говорят, перед смертью врать нельзя, грех это, а у меня за душой и так не мало грехов, еще один ни к чему. Да и потом, я же тут в героя играю, а герои ничего не боятся и говорят чистую правду, и действуют так, как подсказывает им сердце. Вот бы Самаэль удивился — полезь я к нему снова целоваться. Оттолкнул бы меня — засранец бесчувственный — точно бы оттолкнул, и плевать ему на чужие чувства. Он и слова «чувства», наверное, не знает. Эх, надо было ему словарь подарить и какой-нибудь романтический фильм, и банку варенья малинового. Ему вроде понравилось.

В стороне зашевелилась куча обломков. Я только успела подобраться к одному из уцелевших столов и облокотилась на него, оборачиваясь.

Голова становится тяжелой, глаза то и дело норовят закрыться, но вид выбирающегося из-под кусков бетона и аппаратуры охранника немного бодрит.

Он оглядывается, останавливает взгляд на мне, ничуть не уделяя внимание моей пострадавшей конечности. Еще одна бесчувственная скотина: девушка тут страдает, а он — ноль внимания.