Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Похожий случай произошел с Ричардом, физиком, работающим в одном американском университете. Ему пятьдесят с небольшим, и он недавно женился во второй раз:
РИЧАРД: Второй брак не легче первого. Мы ссорились тогда и ссоримся сейчас.
КОРР.: Можете ли вы сказать, почему?
РИЧАРД: Сейчас или прежде?
КОРР.: Прежде, например.
РИЧАРД: Она считала, что я не уважаю ее потребности, мол, если я чего-то хочу или делаю что-то не так, как ей хочется, значит, я почему-то не уважаю ее потребностей. И чем дальше, тем больше ее потребностей я должен был удовлетворять: во время беременности, когда она работала, когда была безработной, когда умерла ее мать. Всегда все крутилось вокруг нее, вокруг ее желаний и потребностей. А ее постоянные упреки в моей якобы несостоятельности или неполноценности! Это сводило меня с ума. Я объяснял ей, что наличие у меня собственных нужд не означает, что я неуважительно отношусь к ней, что я не всегда могу подлаживаться под ее желания. Но она считала иначе. Мне было очень нелегко, потому что мне нравилось быть женатым и иметь семью, но все всегда крутилось вокруг нее и ее потребностей. В общем, меня все достало, и я ушел. Я думаю, мы оба смирились с этим.
Уход Ричарда подтверждает угрозу его независимости. Несмотря на то что выборка не является репрезентативной, интересно отметить, что мужчины, похоже, предпочитают уходить, а не вступать в сложные эмоциональные переговоры, поскольку «голос» — словесное выражение собственных потребностей — прописан в культурном сценарии как проявление уязвимости и угрожает границам личности, и, следовательно, независимости. Здесь важно отметить, что независимость предписывает ряд социальных навыков и форму социальной компетентности, имеющих решающее значение для мужской идентичности. Независимость — это не только набор психологических черт, но и проявление компетентности и нравственной идентичности. Вот пример расхождения этих двух форм нравственной компетентности. Арно, упомянутый в предыдущих главах, рассказывает о своем разводе следующим образом:
АРНО: Я развелся после того, как у меня обнаружили рак предстательной железы 4-й стадии. На удивление, моя жена проявила настоящее сострадание. Она так сильно сочувствовала мне, что я каждой клеточкой тела чувствовал это. Она… ну, не знаю, стала очень заботиться обо мне, хотя раньше мы все время ссорились. Она вдруг стала милой и отзывчивой, понимаете? Я не мог этого вынести. Ото всей этой жалости мне стало еще хуже. Я просто хотел побыть один. Я не мог вынести такого количества сострадания. Я имею в виду, у нас был не такой уж и замечательный брак. Мы давно отдалились друг от друга. Но рак только все ускорил. Позже мы развелись.
Здесь очевидно, что беспокойство и внимание его бывшей жены — проявление этики заботы — угрожает его чувству независимости до такой степени, что он предпочитает самостоятельно справляться со своей болезнью.
Независимость и забота — два совершенно непримиримых идеала самости. Пятидесятидвухлетняя Наоми, политический консультант и аналитик из Израиля, была замужем в течение восемнадцати лет. До рождения первого ребенка, по ее словам, все было нормально, даже хорошо. Потом, когда родился их первый ребенок, она поняла, что «это уже не так».
КОРР.: Что значит не так?
НАОМИ: Что он мне не помощник во всем этом. Он работал, работал, работал. Он совсем не участвовал в воспитании детей или в обустройстве дома для нас. Он умел только работать. Я поняла, что он мне не помощник. Что заниматься этим буду я одна.
КОРР.: Что вы будете одна.
НАОМИ: Ммм, понимаете, это не единственное, что я почувствовала, а еще одиночество, гнев, печаль, даже предательство, да, предательство в дружбе. Раньше мы были друзьями, мы все делали вместе, или если не вместе, то было понимание, что каждый волен быть тем, кем хочет, однако с детьми я оказалась в безвыходном положении, я должна была заботиться о них и делала это одна. Он мог свободно мотаться по миру, а я всегда оставалась дома. Было ощущение, что меня предали.
Наоми является примером того, как эмоциональная близость становится формой нравственного обоснования отношений. Наоми озвучивает эмоциональную нормативность, в рамках которой она хотела разделить со своим мужем заботу о ребенке, однако эта нормативность подрывает его притязания на независимость в рабочей сфере. Требования корпораций, все более жадных до рабочего времени своих сотрудников, увеличивают притязания мужа Наоми на независимость, сокращая его доступность и сводя на нет его заботу. Это, в свою очередь, противоречит нравственному представлению Наоми о том, что их отношения должны иметь первостепенное значение. Таким образом, противоречие между ними связано с двумя нравственными представлениями о самости, независимостью, которую дает работа, и заботой, которую обеспечивает семья, что, в свою очередь, влияет на определение самооценки каждого.
Эмоциональные онтологии и необязательные эмоциональные договоры
В капиталистической экономике потребности, как правило, растут. На самом деле потребительский капитализм становится возможным только благодаря расширению и распространению потребностей, настоящих или искусственно созданных. Обычно считается, что эти потребности носят материальный характер (покупка техники или автомобилей). Между тем одним из наиболее отличительных аспектов капитализма после 1960-х годов стало распространение психологических/эмоциональных потребностей. Учитывая, что потребительская экономика проникла в глубочайшие закоулки субъективности, отличительной чертой капитализма является эмоциональный товар (то, что я назвала emodity — товаром эмоционального потребления)524, приобретение услуги, которая изменяет и улучшает эмоциональный облик (портрет) личности. Этот