— Сейчас ты мне покажешь логово этого своего Печенкина.

— Зачем?

— Нужно, — отрезала Лена. — Хочу с нимпотолковать.

— Но…

Теперь Пашкины зрачки без всякого видимого усилия отделилисьот глаз и так же без видимого усилия зависли над Леной.

Пашка боялся. По-детски, безоглядно боялся. Впрочем, он ибыл ребенком, вот черт, одиннадцатилетним мальчишкой, которому по возрастуположены всяческие мальчишеские страхи. И демон-надомник Василий Печенкин — несамый последний из них. Во всяком случае, легко объяснимый.

Лена протянула руку и легонько погладила сразу жеприсмиревшего Пашку по щеке.

— Не бойся, — сказала она. — , Не бойся. Всебудет хорошо.

Ее слова произвели странное впечатление на мальчишку: слезы,готовые брызнуть из глаз, брызнули. Но это были слезы негодования иослепительной ярости.

— Я боюсь?! — взвился Пашка. — Я боюсь?! Даничегошеньки я не боюсь. Вот еще!.. Поехали…

…Через двадцать минут они уже катили по улице Дюма: именноздесь, если верить Пашке, и проживал опереточный злодей Печенкин.Легкомысленно-французистое название улицы так и не смогло отвлечь Лену отдовольно неприятных переживаний. Во-первых, сам Печенкин: до сих пор непонятно,как строить разговор с проклятым забулдыгой. И какими клещами вытаскивать утщедушного барыги краденые вещи. Во-вторых — Пашка. Даже пропивший последниемозги алконавт Печенкин легко свяжет ее появление с мальчишкой, и Пашке можетне поздоровиться… С другой стороны, она сама вступила в близкий контакт спьянчугой в забегаловке «Лето», она сразу же признала одеколон и вела себявполне адекватно, не прибегая к свидетельствам мальчика. А узнать адресПеченкина она легко могла бы и в забегаловке. Построение довольно хлипкое, ноничего другого Лене на ум не пришло. А что касается предстоящей беседы, тоздесь придется положиться на наитие. И импровизировать на ходу, ведь не зря жеона столько времени проболталась в дурацкой «школьной антрепризе»!..

Успокоив себя подобными выкладками, Лена оставила Пашку вмашине и, чтобы хоть как-то успокоить его, всучила собственный рюкзак:присмотри, мол, Павел.

Расчет оказался верным — Пашка моментально обхватил кожануюдрагоценность обеими руками, коротко сопнул и затих.

А Лена направилась к печенкинскому дому.

Первое, что она увидела, без всякого почтения распахнувслегка покосившуюся, но все еще крепкую калитку, оказалось кряжистой старойяблоней. А второе — сам Печенкин, на яблоне восседавший. Глаза Печенкина былиприкрыты, и он довольно громко мурлыкал себе под нос что-то похожее на«пора-по-барам, пора-по-барам…».

Зрелище было столь феерическим, чтобы не сказать —сюрреалистическим, что Лена на секунду лишилась дара речи.

— Эй! — негромко позвала она спустя эту самуюконтрольную секунду. — Эй!..

Никакого ответа.

После этого ей ничего не оставалось, как подойти к яблоневплотную и, ухватившись за ствол, потрясти его. Произведенные Леной действияимели неожиданный эффект: «пора-по-барам…» неожиданно прервалось, и посленепродолжительного затишья вдруг раздался трубный глас:

— Да пошла ты, сука! Ты еще мне будешь указывать!!!Мне, герою-чернобыльцу! Ты где была, когда я там геройствовал, я у тебяспрашиваю?! Где?!

— Послушайте, — Лена наконец-то отлепилась от стволаи задрала голову вверх. — Послушайте, мне нужно с вами поговорить…

— Да о чем мне с тобой говорить?! — продолжалкликушествовать Печенкин. — Уж наговорились за столько-то лет! С душиворотит!.. Ты мне, мать твою, не указ…

— Послушайте…

Ее последующее жалкое лепетанье потонуло в лавинесомнительного качества ругательств, куцей матерщины и трусливых угроз. Судя понеослабевающему накалу страстей, глотка у Василия Печенкина была луженая, такчто показательные выступления имели шанс затянуться надолго. И тогда Ленарешила действовать. Как раз в духе незабвенного мэтра Гавриила ЛеонтьевичаМаслобойщикова. Его первая заповедь гласила: ошеломи зрителя. За ней следовалавторая: сбей зрителя с ног. Картину же театрального мира венчала третья: добейлежачего.

Покрутив головой в поисках реквизита, Лена тотчас женаткнулась на яблоки, засевшие в плотной листве — как раз на расстояниивытянутой руки. Яблоки были качественными: тугими, уже налитыми и весьмавнушительных размеров. Пожалуй, они способны ошеломить. И даже сбить с ног.

Если уж не самого Печенкина, то, во всяком случае, его худуюбесплотную задницу.

Сорвав пару штук, Лена безошибочно выхватила из листвыискомое, тщательно прицелилась и пульнула плодом вверх. Потом наступила очередьвторого малокалиберного снаряда. Печенкин громко ойкнул, потом взвыл и затих,из чего Лена сделала вывод, что снаряды легли точно в цель.

Теперь можно было выходить из укрытия и разговаривать сПеченкиным напрямую. Если получится.

Что Лена и сделала. И тотчас же наткнулась на мутный взглядалконавта.

— Узнаете? — медленно растягивая буквы, спросилаона.

— Ты что ж это, прошмандейка, делаешь, а? —нараспев произнес Печенкин. — Ты что ж это делаешь, кошка драная?

— Узнаете?

По сморщившемуся лицу Печенкина пробежала судорога: ну,конечно же, он сразу узнал ангела мщения из рыгаловки «Лето», гнусную рыжуюгейшу, ни за хрен собачий отнявшую у него «Сто прекрасных видов Эдо».

— Да я тебя в тюрягу упеку за нарушениенеприкосновенности жилища и на жизнь мою покушение! — проявил недюжинныепознания в Уголовном кодексе Печенкин. — Кошка драная, а!!!

— Я сама вас упеку. — Сохранять достоинство, глядяна алконавта снизу вверх, было весьма проблематично.

— Это еще почему? — сразу же поджал хвостПеченкин.

— Потому, — припечатала Лена. — Сами знаетепочему… Верните все, что забрали…

— Где забрал?

— Сами знаете где…

— Ничего я не забирал…

— Забирали! А если будете отпираться…

— То?..

— Через двадцать минут я вернусь сюда с милицией. И ещенеизвестно, чем для вас закончатся ваши шалости… Думаю, пятнадцатью сутками необойдется…

Печенкин не отвечал.

Он не отвечал так долго, что Лена начала беспокоиться — ужне заснул ли он.

Но Печенкин не заснул. Совсем напротив: там, на верхотуреяблони, шла жестокая внутренняя борьба. Ее результатом явился скромный узелок,упавший прямо к Лениным ногам.

— Чтоб ты сдохла! — напутствовал грехопадениеузелка Печенкин. — Чтоб ты сдохла! Вот ведь навязалась на мою голову,тварюга!!! Глаза б мои тебя не видели!