в грубых шерстяных плащах с капюшонами на головах. Они прибыли в Рим с родного полуострова, чтобы найти управу в столице на неистового римского претора, который без всякого повода, вместо того чтобы защищать население от врагов, управлять и судить его по справедливости, сам нападает с войском на мирных иберов (испанцев), заставляет их, точно врагов римского народа, выдавать заложников в обеспечение мира, требует уплаты выкупа серебром, за малейшее же сопротивление жестоко расправляется с населением: рубит руки, головы, в лучшем случае продает в рабство.

Testudo – римская военная машина

Они обратились сперва прямо в сенат, но там им разъяснили, что ходатайствовать по своему делу лично они не могут, а нужно найти себе патрона, какого-нибудь знатного сенатора, который и будет защищать их жалобу в сенате. Им присоветовали обратиться к господину знакомых уже нам рабов, потому что в городе ходили слухи о его благоволении к провинциалам. Они так и сделали.

– Но ведь ты знаешь, – продолжал рассказ испанец, – без руки, без знакомого человека добраться до нашего господина – дело трудное. А добраться нужно. Они и решили попытаться через рабов. Кто-то им и скажи, что у сенатора стоит у двери и следит за порядком во время приемов раб, испанец родом. Они и направились ко мне… Ну, я назавтра их обнадежил: пропущу, дескать, а там – как сами знаете!

– Ну, конечно! – поддакнул галл.

– Расспрашивал я их про родное, даже прослезился; чуть было не опоздал к выходу господина перед обедом, так заболтался… Ну и дела же творятся у нас за морем!.. А все проклятое серебро виновато!.. Эти преторы норовят за год своей службы награбить его столько, чтобы хватило им потом на всю жизнь. А не отдаст население добром – они шлют войска: те разоряют деревни, отнимают все, что возможно, а население продают в рабство!..

– Эх! Что и говорить! Хорошо знаю я их повадку! – отвечал захмелевший галл: – Вот из-за них-то, по преторской милости, и я попал в рабство!

Тут он рассказал сотоварищу то, что обыкновенно рассказывал под хмельком своим приятелям:

– Наше дело началось из-за золота и из-за земли. Жило наше племя примерно на этом берегу реки, а салассы (другое племя) – верст на 30 ниже по течению, на другом берегу. Пахали мы землю, пасли стада; все мирно! Только разгневались на нас злые боги и поссорили наше племя с племенем салассов из-за золотого песка. Промывали мы песок с берегов реки и добывали золото, а тут захотелось нам захватить еще прииски салассов. Начались раздоры; дальше да больше. Дело чуть было не дошло до оружия… Наконец, сошлись старики, стали спорить, галдеть, а дела решить не могут. Миром-то его и нельзя было решить: всяк считал себя правым. Кто-то и надоумил обратиться за решением спора к римскому претору.

«В те времена претором был Аппий Клавдий[45], человек жадный и жестокий. Он быстро решил дело: приказал отобрать в пользу Рима прииски, нас и салассов наказать за вражду, а земли наши отнять. Для исполнения своего приказания он послал в наши края легионы. Куда девалась наша вражда! Соединившись с салассами, мы взялись за оружие и разбили римлян. Но только себе на погибель. Претор скоро оправился, собрал свои войска и явился грозою на берега нашей реки.

Теперь мы оказались разбитыми. Деревни наши запылали. Все, что у нас было, превратилось в добычу римлян. Их меч беспощадно купался в нашей крови, мало кто уцелел. Да и тех, кто уцелел, вместе с женщинами и детьми претор частью продал в рабство, частью оставил себе для триумфа.

Мой отец – старшина племени – погиб, сражаясь против врага, а я, тогда цветущий юноша, должен был идти в цепях за колесницей претора во время его триумфа. Только боги покарали позором жадного претора. Ему показалось мало награбленного в наших краях, и он обратился в сенат с просьбой выдать ему денег на устройство триумфа. Ему удалось получить просимое: человек он был знатный, могущественный. Тогда благородный народный трибун того года, возмущенный таким триумфом, вмешался в дело; он остановил триумфальное шествие и хотел стащить Аппия с колесницы, чтобы бросить его в тюрьму. Чем кончилось бы дело, неизвестно, если бы сестра претора, уважаемая всеми весталка, не заступилась за брата и не укротила гнев трибуна. Только благодаря ее вмешательству триумфальный въезд обошелся благополучно»…

Глаза рассказчика все более и более разгорались, и руки сжимались, он помолодел от негодования и выпитого вина… Но его собеседник, давно знакомый с рассказом своего товарища, мало слушал: он был занят своими мыслями. Склонив голову на руки, он задумался: сегодняшняя встреча с земляками напомнила ему родину и былое. Припомнились ему давнишние, но всегда милые картины: золотые поля, засеянные хлебами; стада курчавых баранов и круторогих быков бродят по пастбищам; на горизонте виднеются гребни невысоких гор; в долине пробегает шумная горная речка. Жарко и душно. Давно уж не было дождя… Его отец, князек племени лузитанов, о чем-то задумавшись, сидит на пороге своего дома с плоскою крышею, а он, маленький курчавый мальчуган, бегает по двору, окруженному высокой каменной стеной. Он бегает среди скрипучих арб и наблюдает, как проворные слуги нагружают их хлебом и амфорами с вином. Это собирают дань для римлян. Вот он подбежал к одной из арб и залюбовался рисунком на амфорах: петушками, головами лошадей, странными птицами с острыми когтями. Потом он бросился к загороженному шестами месту, куда загнали табун лошадей, горячих, низкорослых испанских скакунов, тоже предназначенных римлянам в уплату дани.

Мало понимал он тогда, кто такие римляне; только позже – уже юношей – удалось ему познакомиться с ними хорошо. И припоминается ему, как отряд римских легионеров врывается в их поселок, чтобы наказать за отказ платить дань в двойном размере. Римляне бегут по уличкам, врываются в дома… Убивают всех, кого встречают с оружием в руках… Показывается пламя пожара… Крики, звон оружия, ржанье лошадей… В их дом врывается легионер с зверским лицом, убивает отца, а ему вяжет руки и вместе с сестрою грубо тащить во двор… В его воображении ясно встает гибель родного гнезда: римские солдаты грабят дом, подвалы, тут же разбивают амфоры и пьют вино; вот дюжий солдат тащит охапку дорогих шкур; вот другой – несет отцовское оружие; там выгоняют скот и коней из хлевов. Мурашки бегут у него по спине от воспоминаний обо всем, что с ним было.

Вот еще более мучительные воспоминания.