— Мама, мама, ма-а-ам, ты только погляди! — визжала Этти, притопывая ногами.

Меня она то ли не заметила за букетом, то ли не хотела замечать.

Полетт

Чуть не споткнулась о бордюр, когда меня поймали чьи-то руки. Признать честно, ничегошеньки за этими розами не видела, а от их аромата кружилась голова. И все же, задавшись целью как полагается похвастаться, я совершенно не заметила новых гостей.

— Макс, — выдохнула и замерла.

В его руке (той, что не придерживала меня от падения) тоже был букет. В разы меньше подаренного МакКензи, но пробуждающий во мне желание побыстрее сунуть розы в ведро с водой (в вазу такое счастье не поместится) и заняться любимыми гортензиями. Больших трудов стоило подавить это желание.

Я улыбкой поприветствовала молчуна позади Макса.

Пока обнималась с ним, гадала, подарит ли он на этот раз кастрюльку. Она была бы очень кстати, учитывая, что утром Пон-Пон разломал мою любимую своей толстой мохнатой… Да, коробка Бадди звенела.

— Я так рада, что вы пришли!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мама выбежала из дому, восхваляя и забирая у меня букет. Руки освободились, и это все усложнило. Теперь у меня не было объективных причин не принять презент Макса. Тем более, что очень хотелось это сделать.

— Спасибо, — буркнула я как можно менее плаксиво, когда все же прижала ароматные гортензии к груди.

Зачем, ну зачем, ему нужно было все портить с этим переездом? Сейчас бы я как кинулась к нему на шею, как поцеловала бы при всех…

— Это тоже тебе. — Макс протянул узорчатый конверт.

Я провела большим пальцем по завиткам, чувствуя нажим карандаша, скользя по покрытию цветных мелков. Такой жалко вскрывать — уж больно любо глазу.

— Ну же, — подбодрил меня МакКензи, в котором Макс пытался просверлить дыру. Он не исправим.

Бесконечных две минуты до меня доходило, что карточка с моим именем, датой и адресом — свидетельство того, что Макс сделал первый взнос на обучение парикмахерскому искусству и визажу в выбранном мной заведении. Ни в Сан-Диего, ни в Нью-Джерси или Род-Айленде, а здесь, в Чапел-Хилле.

Я плюнула на гордость и прыгнула к нему на руки, наивно полагая, что меня выпустили из шкафа. Радуясь тому, чему не бывать.

Макс крепко обхватил мое тельце руками, но уклонился от поцелуя. Отодвинул даже щеку, неловко улыбаясь и косясь на парней. Он поставил меня на землю и, почесав затылок, прервал повисшее молчание:

— Ты же этого хотела, так? Я подумал, кхм, отучишься, а там видно будет, чем заниматься… и где.

Макс

Мне изначально не следовало так вываливать все на Этти. Стоило сперва объяснить, какие привилегии нам даст переезд; дать понять, что мир не радужно-единорожный — не все одобрят наши с ней отношения; терпеливо переждать отрицание, злость, торг и так далее, пока она все же не примет неизбежное.

И вот, всего на миг, я подумал, что у меня появился шанс все исправить. Этти больше не дуется, и мы, наконец, можем поговорить как взрослые люди. Придем к компромиссу — я подожду окончания ее учебы или она поучится без меня, пока я обустрою нам новое место, — и не доведется мне больше чахнуть над орхидеей в одиночестве. Но не тут-то было.

Никогда не перестану гадать, что в голове у этой женщины. С чего вдруг она решила при всех меня поцеловать?

Я списал это на эмоции, увернулся — оградил от опрометчивого поступка. И что получил в итоге? Недовольную гримасу и читающееся в глазах желание запульнуть в меня подаренным конвертом. И букетом тоже. Желательно тем, что презентовал МакКензи. Он ведь больше, чтоб его!

— Этти? — окончательно сбился с толку я.

— Идем есть торт, — прорычала она и направилась в дом, больше до конца вечера на меня так и не взглянув.

18 августа, День рождения Макса

Полетт

Бабушка Симона вертелась у торта, который так сосредоточенно украшал кремом дедушка Жак. Умыкнуть чуточку сладости хотела и тетушка Карен. Она все косилась на миску с эклерами и показательно вздыхала. Я ее понимала: ждать пока все соберутся за стол — мучительное занятие. Живот урчит и требует того, о чем ему уже настучали зрительные и обонятельные рецепторы, а ты все пускаешь слюни вниз по пищеводу и пытаешься силой мысли подогнать стрелки часов.

Хотя есть и те, кому ожидание не в тягость. Дядя Конор вот нашел себе увлекательнейшее занятие: доказывал маме, что столовые приборы нужно натирать до блеска, ибо разводы — неуважение к гостям. И пока бабушка Берта выступала в защиту невестки, а ее муж припоминал чашки с трещинами в доме самого дяди Конора, папа достал вилки и ложки из ящика, подержал их под проточной водой, вывалил на стол перед братом и всучил ему полотенце.

Ни на секунду не сомневалась, что дядя Конор увернется от папиного «тебе надо — ты и делай», и, конечно же, оказалось, что для столь тонкого занятия требуется тряпочка из специального волокна, которой — как жаль, как жаль! — у нас в доме нет.

— Этти, — раздалось у меня за спиной, — можно тебя на минуту?

— Я скоро вернусь, — пообещала МакКензи, отдавая ему тарелки и следуя за Максом в прихожую, где песня Элины Стридх «Here With Me» звучала приглушенно, мягко.

На мой скромный взгляд, братец выглядел недостаточно воодушевленным для человека, которому исполняется двадцать два года. Конечно, все желанное и юнцам запретное ему уже давно дозволено, но когда вся родня собирается поздравить тебя и разгоряченно спорит о потребности натирать ложки — разве это не повод приободриться?

Я решила сделать это за него: подоткнула пальцами уголки его губ к ушам, пока братец собирался с мыслями, — и он в самом деле улыбнулся.

— Давай начнем все сначала, — предложил Макс, хотя это больше походило на просьбу.

— С какого? С того, где меня принесли из роддома?

Братец засмеялся:

— Может, с того, где мы целовались в парке?

Длинные пальцы опустились вниз по моей руке, вторая ладонь скользнула на талию, сжалась, и Макс мягко подоткнул меня к себе. Исходившие от него тепло и мятный запах дрожью отозвались в теле.