— Или с той ночи, когда мы устроили свой собственный фейерверк? — прошептал он мне на ухо.

Набрав побольше воздуха в легкие и прочистив горло, я отстранилась, взглянула в глаза цвета голубики.

Он не может смотреть на меня так нежно, настаивая на секретности отношений. Не может касаться так чувственно, отталкивая, окажись кто неподалеку. Не может обнадеживать и тут же разочаровывать.

— Что скажешь? — Макс ждал ответа, не пытаясь вновь притянуть меня к себе. — Можем забыть обиды и попытаться еще раз?

— А можем зайти сейчас в столовую и рассказать всем о том, что у нас было?

Братец ничего не ответил. Даже рта не открыл в безмолвном бессилии.

Еще одно разочарование. На этот раз должно стать последним.

Макс

— Значит, оно того явно не стоит.

— Этти… — Я попытался остановить ее, ухватив за руку.

Она обернулась ко мне, стремительно приблизилась и быстро, с напором зашептала:

— Это пройденный этап, Макс. Закрыли тему и забыли, что такое вообще было. Я люблю тебя, всегда буду, но отныне только как брата, а ты меня — только как сестру. Нам нужно двигаться дальше.

— Для меня это все еще реально. — Я приложил ладонь девушки к своей груди, но она с силой потянула ее на себя.

— Тем не менее ты не хочешь ничего менять.

— А ты разве хочешь? — громче нужного возмутился я, но тут же понизил голос: — Разве ты хочешь, чтобы вот это все, — указал в сторону гостиной, где почти расселись родственники и друзья, — изменилось? Они больше не будут смотреть на тебя так, как сейчас. Некоторые пожмут плечами, да, но кого-то ты потеряешь, от кого-то услышишь обидные слова. Неужели ты готова рискнуть отношениями с ними ради того, чтобы поделиться нашими? Почему то, что есть между нами, не может остаться только нашим и больше ничьим?

— Потому что я хочу быть с человеком, который перед всем миром признает меня своей и будет гордиться этим. Тебе тоже стоит найти себе ту, с которой этого захочется. Отпусти меня, Макс, и живи дальше.

Я на миг потерял дар речи, а Этти шмыгнула носом и вскинула голову:

— Пойдем за стол. Ты именинник, тебя все ждут.

Все еще стоя как вкопанный, я наблюдал за тем, как девушка села по правую руку от МакКензи, смахнула невидимую пылинку с щеки, перекинула косу за спину и вскоре с улыбкой слушала того, с кем, по всей видимости, уже начала двигаться дальше. И возразить на это было нечего: я, идиот, сам обеспечил Кевину второй шанс с Этти.

***

Празднование подошло к концу с наступлением темноты. Некоторые гости последовали за мамой наверх, планируя расположиться для ночлега (их ждала незавидная участь рыбешек в консервной банке, учитывая габариты имеющихся комнат), другие понемногу отчаливали.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Этти хохотала с МакКензи, опираясь на кузов его машины. Как только они закончили любезничать и девушка пошла прощаться с дядей Конором и тетей Карен, я воспользовался моментом, чтобы сказать Кевину одну лишь фразу, на которую решался весь вечер.

— Позаботься о ней, хорошо?

С промедлением, но парень кивнул, и, хотя мое сердце продолжало тихо и мерно кровоточить, я пошел прощаться с родителями.

Достав маме нужные подушки с верхней полки, до которой она не дотягивалась даже с табуреткой, и получив от нее дозу объятий, направился к отцу. Он искал что-то в гараже и попросил подождать, так как весь оказался в мазуте.

И чем дольше я ждал, тем сильнее становилось желание попробовать. Сделать шаг навстречу неизвестному. Тот шаг, которого так ждала от меня Этти.

— Пап… я…

— Да, сынок? — Он не глядел на меня: разгребал завал инструментов.

— Я люблю Этти.

— Это хорошо. Она тебя тоже любит.

— Как девушку.

Метал лязгнул еще раз и стих. Отец замер, а после медленно обернулся, глядя на меня через плечо. Внутри я дрожал, как крошка-чихуахуа под проливным дождем, а снаружи лишь сжимал и разжимал пальцы.

— Вы мои дети, — спокойно начал папа. — А каждый родитель хочет, чтобы его дети были счастливы. Поэтому если ваши желания совпадают… Если у вас это взаимно…

Секунды шли за часы, пока он размышлял, что еще сказать, но ответ я уже получил. Понимал это каким-то отдаленным, затюканным участком сознания, хотя и расслабиться по-прежнему не мог.

Неужели правда принял? Или примет в ближайшем будущем? Он способен на это? Сможет понять? И сейчас не злится? Не жаждет плоскогубцами выкрутить мне хозяйство за совращение родной малышки? Или он еще в раздумьях? Вон как сжимает опасный инструмент в руках…

— Если у вас все всерьез, то заботься о ней, Макс. Оберегай от тех, кто хочет ранить, и сам не давай повода лить слезы.

Я пристыжено опустил взгляд. Конечно, он понял, по чьей вине его дочь плакала в последнее время.

— Этти, она… Мы больше не вместе.

Сложно было соединить мысли воедино. Их разнесло во все стороны шоком из-за принятия папой моей тяги к сестре.

Черт, он ведь даже отложил эти жуткие плоскогубцы. И взгляд у него сейчас из тех, которыми меня одаривали, когда я знатно накосячил. Не осуждающий, а, скорее, говорящий: «Не наломав дров, костер не разведешь».

— Она двигается дальше, пап. Без меня.

— Может, это лишь оттого, что ты решил не двигаться с ней?

24 августа

Мальчишник Бена, Макс

Местом для прощания Бена с холостяцкой жизнью был выбран бильярдный клуб, а потому я опирался на кий, наблюдая за тем, как сосредоточенно Чарли выверяет траекторию удара. Один из прицельных шаров остановился у самой лузы, и я не удержался от смешка. Мой же удар был позорнее его: я даже по белому шару не попал.

— Мда, — потирал челюсть Зак, — вам еще учиться и учиться. А ну-ка разойдитесь. Сейчас я вам покажу, как это делается.

Последовательно забив три шара в лунки, он горделиво поиграл бровями. Я предложил разыграть новую партию, в надежде выступить в роли наблюдателя. Меня поддержал Чарли и, не дожидаясь ответа остальных, двинулся к бару за напитками. Пол, средний из братьев Бенкс, вызвался быть рефери, а Бен, Зак и Бадди принялись устанавливать очередность ударов.