ее смятение еще усилилось и стало почти нестерпимым. То и дело у нее наворачивались слезы от какого-то щемящего чувства: и светлого, и горького, и радости, и тоски. И все это было как-то связано с Бером. Ее приключения в лесу, его приключения на болоте, мысли о соперничестве с Одином, ее ночная вылазка в погост, эти рассказы матери сплелись в ощущение огромной важности всего, что касается Бера. Глядя на него сейчас, она уже не замечала его ястребиного носа и прочего, что ей поначалу не понравилось. Она вовсе перестала замечать его внешний облик и видела сам дух, сияющий в его груди, – дух человека, способного на большие дела и достойного большой славы, что бы он ни говорил о себе сам. Каждый взгляд на его веселое лицо обжигал; от непонятного волнения смотреть на него было мучительно, а на что-то другое – скучно.

Встретив ее взгляд, Бер слегка улыбнулся и подмигнул – чисто по-дружески, надеясь перед расставанием окончательно с ней помириться, – но у Вефрид перевернулось сердце. Она быстро отвела глаза, сосредоточив все силы на том, чтобы не дать слезам пролиться на щеки. Чем она это объяснит, ведь не она качала Бера на руках, когда он был не больше зайчонка! Она и сама не знала, отчего ей хочется плакать. Как она выдержит до конца этого вечера, пока он еще в Видимире?

И как выйдет завтра во двор, зная, что погост опустел, что его больше здесь нет?

Вефрид сидела, опустив голову; на глаза ей попался янтарный «ведьмин камень» в ожерелье. Она улыбнулась: давний подарок Сванхейд не изменился, но теперь Вефрид видела в нем лишь напоминание о собственных детских мечтах. Она ждала какого-то «настоящего сына конунга», но по глупости не распознала его, когда встретила. А теперь Бер считает ее зловредной дурочкой, и у него есть для этого причины. Как груба и заносчива она была с ним поначалу, а к тому же причинила ему столько вреда! Чем ей был так дорог Градимир, что она взялась помогать ему скрыться? Сейчас Вефрид уже этого не понимала.

И боги ее уберегли, что Градимир просто сбежал. А если бы он засел в том лесу в удобном месте и метнул свою сулицу прямо Беру в грудь? Как бы она жила потом, зная, что почти своими руками погубила такого отличного человека, по одному недомыслию, не имея в том никакой собственной корысти? Помогите боги, чтобы он никогда не узнал об этом, мысленно молилась Вефрид, сжав «ведьмин камень» в кулаке. Да и если бы он каким-то чудом узнал, если бы спросил, зачем она это сделала, она так же мало могла бы ответить, как та незнакомая ей старуха, которая стала с больной спиной ползать по полу, играя с малым дитем в деревянные лошадки.

Все хорошо, успокаивала себя Вефрид. Беру не причинено вреда… но завтра он пойдет дальше, навстречу тем же опасностям и еще худшим. Ведь там, на востоке, Градимир не один – там трое его товарищей, настоящих убийц Улеба. И он, если сумеет их найти, предупредит, что на них идет охота и ловцы уже близко. Что тогда? Ведь если Бер стал мстителем поневоле, Игморова братия сама решила погубить Улеба. У них не дрогнет рука сделать то же и с Бером…

Сама Вефрид не замечала, что весь вечер молчит, но другие заметили: с ней что-то не так.

– Фрида, ты за меня боишься или мне завидуешь? – окликнул ее Хавстейн.

Старший брат сегодня имел вид лихой и горделивый: отец разрешил ему дальше ехать с Бером. За эти дни Хавстейн так втянулся в погоню за убийцами, привязался к Беру, Алдану, Вальгесту – и особенно к Правене, как подозревала Вефрид, хотя он, конечно, ни за что не признается, – что жаждал продолжать это дело вместе с ними. Да и разве у него нет права – ведь через Эйрика Берсерка их семья тоже в родстве с Улебом! Эскиль позволил – парень совсем взрослый, а в тихом Видимире у него нет возможности себя проявить. И не слышно, чтобы какой-нибудь конунг собирался в заморский поход, как это было при Олаве или Ингваре, – где же парню набраться настоящего опыта? Хавстейн ждал сопротивления от матери, но Хельга не возражала, в глубине души даже довольная, что ее семья оказывает Беру такую деятельную поддержку. Она верила: этот поход прославит не только Бера, но и всех его соратников.

– Я вот думаю, – начала Вефрид, – а что если бы тот человек, то есть дух, который превратился в лебедя, засел где-нибудь за кустами и метнул в тебя… в кого-то из вас свою сулицу? Он ведь мог бы вас убить?

– Не мог бы, – мотнул головой Хавстейн. – Это же был морок – и он, и его сулица.

– Да не скажи! – возразил Дюри. – Следы-то он на дороге оставлял! Знать, копыта у той лошади были настоящие, хоть она и была переодетый ворон!

Все засмеялись, но несколько неуверенно.

– А если у него были копыта, то были и руки, и сулица! – продолжал Дюри. – И он очень даже мог ее метнуть. Сильны были твои дисы, Бер, что он не догадался.

– Я думаю, не в этом дело, хотя моим дисам я очень благодарен. – При этих словах Бер бросил взгляд на Вефрид, и у нее легонько оборвалось сердце. – Этого духа прислал Один. А разве ему надо, чтобы я или кто-то из вас погиб в каком-то болоте и все на этом кончилось? Он хотел только спасти Градимира, увести нас в другую сторону. Зачем ему было нас убивать, если Градимир был уже далеко?

– Но вы ведь хотите опять его встретить, – напомнила Вефрид. – И не только его.

– Здесь у меня выбора нет. Но я надеюсь, – отвечая, Бер смотрел прямо на нее, – что та добрая диса, что помогла советом, не оставит меня и дальше.

Вефрид немного бросило в жар. Что он хотел сказать? Она вдохнула, словно готовясь ответить, хотя не находила слов; к счастью, в этот время отворилась дверь. Все посмотрели в ту сторону – со двора вошла Хельга. Вид у нее был взволнованный, глаза широко раскрыты.

– Что случилось? – спросили сразу несколько голосов.

– Нет, ничего! – поспешно ответила Хельга. – Все хорошо. Эскиль… мне нужно тебе кое-что сказать. Отойдем.

* * *

Стараясь отогнать тревогу, Хельга прохаживалась по заборолу со стороны Озерных ворот. Отсюда открывался красивый вид, на нем отдыхал взор: синяя гладь озера, подступавшего к подножию городского холма, зелень дальних берегов, уходящее в бесконечную даль