Катерина права. По ее словам, в обмен на оставленную Донато жизнь боги забрали частичку его души. Так оно и есть, Донато постоянно бредит, заговаривает то об одном, то о другом, порой он кажется абсолютно здравомыслящим, а то отправляется в бессмысленные рассуждения или вдруг закатывает глаза, водит руками по воздуху, словно молотком размахивая, и кричит: «Дзордзи, нет, Дзордзи! – Потом: – Кровь, кровь, – а после стиснет зубы, плюнет в стену и шипит: – Будь проклят сенатор, и золото это, и серебро!»

Но мне все равно. Я взяла его в мужья перед Богом и матерью-землей, пускай пока не в миру и не в церкви, а брак предписывает супругам помогать друг другу, не оставляя ни в горе, ни в радости, ни в ясные дни, ни в мрачные. Сейчас для Донато мрачные дни, возможно, такими они и пребудут до конца его жизни, но мне все равно. Он вернулся ко мне, добрался сюда, в Теренцано, где зародилась наша любовь. И даже в бреду он всегда узнает меня, и нежно мне улыбается, и шепчет словно молитву мое имя, как будто я самый прекрасный ангел Рая там, в небесных кущах.

Тем временем, чтобы не забросить дела здесь, на земле, я забираю с собой сверток вощеного холста с бумагами Донато, тот, что кажется Катерине совершенно ненужным, поскольку в нем нет таких важных вещей, как пища или утварь, а только какие-то бумаги. И все же она сохранила его в своем опасном путешествии. Я днями и ночами разбирала эти документы, и, пожалуй, это куда большее сокровище, чем то, что Донато получил от Аарона: десятки ценных бумаг и государственных облигаций под высокие проценты, приобретенных в венецианской ссудной палате, а также множество документов и обязательств по другим кредитам, подлежащим взысканию с частных лиц, компаний и торговых предприятий в том же городе.

С большой опаской я возвращаюсь к Аарону, показываю ему документы и уверяю, что Донато жив, в безопасности и, как только будет возможность, зайдет в контору за своими деньгами; но главное, прошу его оказать мне ради Донато огромную услугу: попытаться выяснить через их сеть еврейских купцов и банкиров, что на самом деле болтают о нем в Венеции. Правда ли, что его разыскивает правосудие? Если над ним нависло какое-нибудь тяжкое обвинение, ему будет опасно показываться на люди. Венеция и Флоренция сейчас слишком дружны, они заключили союз, а потому вполне могут делать друг дружке небольшие одолжения, в том числе и обмениваться опасными преступниками, пойманными на территории другой республики. Тогда прощайте обязательства и кредиты: все будет конфисковано и пожрано светлейшим львом святого Марка. Я во что бы то ни стало должна узнать, что произошло на самом деле. И уж точно это невозможно узнать у самого Донато, который пока еще в полном отупении отсиживается в Теренцано.

Шифрованные письма из Венеции и Местре доходят до нас только к сентябрю. О, эти евреи со своими связями просто невероятны: должно быть, на протяжении веков и даже тысячелетий именно такая стратегия и помогла им выжить во враждебном и бесчеловечном мире. Я с изумлением узнаю, что в Венеции Донато не ищут, над его головой не нависло обвинение, не объявлена награда за поимку. Остается только дивиться, почему он так внезапно, буквально за день сорвался с места и оставил процветающую золотобитную мастерскую, где ткали золотом и серебром узорчатые парчовые ткани на зависть всем прочим венецианским мастерицам. И все благодаря молодой рабыне-черкешенке, необыкновенно искусной в рисунке. Не знаю почему, но я уверена, что эта рабыня, имени которой в письмах не упоминалось, и есть наша Катерина. Кто еще это может быть? Короче говоря, похоже, Донато исчез в последнюю ночь карнавала, а вместе с ним и рабыня, что, возможно, и является преступлением, но не очень тяжким, ведь для вывоза рабов из Республики нужно всего лишь оформить разрешение, получить квитанцию и оплатить пошлину. Кроме того, запрещено вывозить рабов, занятых в стратегическом секторе экономики, поскольку есть опасность, что они передадут иностранным конкурентам столь ревностно охраняемые секреты, которым были обучены.

Вот о чем болтали в Венеции. И еще кое о чем: оказывается, в дом Донато буквально на следующий день после исчезновения наведалась и его жена, знатная фриуланка, с сыном и другим родственником. И все трое пришли в ярость, поскольку увидели эту историю in malam partem, то есть в самом дурном и банальном свете: мол, хозяин во время Карнавала переспал с прекрасной рабыней, а потом вместе с ней и сбежал. Не исключено, что подобные действия венецианское правосудие тоже могло бы счесть преступлением, однако не слишком тяжким, поскольку совершил его мужчина, а не женщина, к тому же с рабыней, бывшей в его собственности. Кроме того, похоже, жалоб со стороны потерпевшей, сиречь жены, не поступало.

Как бы то ни было, поговаривают, что расследование продолжается, поскольку фигура Донато венецианскому правосудию неплохо известна: он уже дважды находился под следствием по делу о банкротстве и за долги даже отсидел в тюрьме. Тут-то я обнаруживаю, что блестящая внешность успешного венецианского предпринимателя, которой здесь, во Флоренции, верили все, и в первую очередь мой отец, скрывала куда более горькую реальность, суровую и беспрестанную борьбу за выживание, череду взлетов и падений, о которых Донато не упоминал, молчаливо условившись в нашей скупой переписке и во время редчайших за эти пятнадцать лет встреч говорить только о любви.

Допустим, но за что же тогда венецианские всадники преследовали их по берегам По? Зачем нужно было стрелять из арбалета? Почему, если Донато не в розыске, его пытались остановить и убить? Тут Аарон достает записку от близкого друга-врача, маэстро Мойзе, который, похоже, пользуется доверием самого дожа, старого и больного. В записке этой в загадочных выражениях упоминаются неясные слухи, гуляющие по тайным залам Дворца дожей, о неких темных делишках, заключающихся в спекуляции и мошенничестве в ущерб государству, в которые мог быть замешан один из самых знатнейших сенаторов Республики, чье имя нельзя называть.

В ту самую последнюю ночь карнавала около Арсенала были замечены зловещие вооруженные люди, вошедшие в дом Донато, будто вознамерившись схватить или убить кого-то, возможно, виновного лишь в том, что стал свидетелем компрометирующего поступка. Однако Донато, должно быть предупрежденный во сне ангелом-хранителем или просто хранимый провидением, уже был таков. Позже отряд столь же подозрительных венецианских всадников был замечен за дальними пределами Республики, в Полезине, из-за чего едва не разгорелся дипломатический скандал с синьором Эсте, обвинившем Венецию в нарушении