ДНЕВНИК ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ

Дата: 5 декабря

Препараты: флуоксетин 60 мг, диазепам 5 мг дважды в день

Мысли/чувства: ……

Распорядок дня:

8:00. Подъем

8:30. Завтрак, лекарства

9:00–11:00. Терапия

11:00–13:00. Свободное время

13:00–14:00. Обед, лекарства

14:00–16:00. Приемные часы

16:00–17:00. Групповая работа: арт-терапия,

групповая терапия и так далее

17:00–18:00. Бесцельный просмотр телевизора

18:00. Ужин

18:00–22:00. Бесцельный просмотр телевизора

22:00. Лекарства, отбой

Как меня навещала мама

Мама пришла первой. Ей разрешили принести мне шоколад и одежду. Я сидела одна в крошечной палате и пялилась на часы, теребя краешек бинта. Стоило мне увидеть маму, как из глаз брызнули слезы.

– Мама, мне так жаль!

Она грустно улыбнулась и опустилась на стул, стоявший у кровати, а потом положила на матрас стопку чистых джинсов и плитку молочного шоколада.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, не сводя глаз со стопки одежды.

– Прости меня.

– Ничего страшного, Эвелин, – ответила она, но я понимала, что это не так.

Ее лицо было искажено печалью и болью.

– А где папа и Роуз?

– Заедут завтра.

– Мне очень, очень стыдно.

Мама подняла глаза и посмотрела на меня – пристально и внимательно. Обвела взглядом всю мою худощавую фигурку, перевязанные руки, стерильную палату. И сама не сдержала слез.

– Ах, Эви… – всхлипнув, сказала она, опустилась на краешек кровати и прижала меня к себе. – Что случилось? Ты ведь так хорошо держалась…

– Да, да… – в слезах ответила я. – Прости. Я тебя подвела. Я всех вас подвела…

Мамины рыдания усилились.

– Ты ни в чем не виновата, – проговорила она.

И впервые в жизни я поверила, что она и впрямь так думает.

Мы еще долго сидели с ней в обнимку и плакали.

– Что теперь со мной будет? – спросила я, случайно размазав по ее блузке сопли.

Это обстоятельство меня ни капельки не расстроило. Может, дело в лекарствах, а может, в интенсивной терапии, но я просто поглядела на склизкий след на ткани и подумала: «Надо же, сопли. Ну и что?» Мама пригладила мне волосы:

– Ты скоро поправишься.

– Раньше ты тоже так говорила.

– И тебе правда стало лучше.

– А потом все только усугубилось.

– Такова жизнь. Дело вовсе не в тебе. Так всегда бывает: сперва взлет, потом падение – и так по кругу.

У меня было такое чувство, точно я добралась до самой вершины Эвереста с флагом в руках, но только собралась вонзить его в землю и прокричать: «Ура-а-а-а, победа!» – как на меня обрушилась неведомо откуда взявшаяся лавина и смела к самому подножью горы.

Неужели новые попытки покорить гору стоили того? У меня совсем не осталось сил. Да и потом, я ведь уже попыталась. Мне не хотелось идти по новому кругу, но что еще оставалось? Я слегка отстранилась от маминого плеча.

– Как Роуз? – дрогнувшим от стыда и беспокойства голосом спросила я.

Мама вздохнула и потерла глаза. Вид у нее был совсем удрученный. Точно она тоже упала с вершины к самому подножью.

– Неважно, Эвелин.

– Мне так стыдно… Знаю, ты ведь больше всего боялась, что она увидит меня в таком состоянии…

– Дело не только в этом… Она… впрочем, не суть. – Мама взяла из стопки джинсы, расправила их и принялась заново складывать – непонятно зачем.

– Да что такое? – встрепенувшись, спросила я.

– Зря я вообще об этом начала… Тебе нужен покой.

– Да со мной все прекрасно, – сказала я и огляделась. – Вернее, не совсем, но за Роуз я переживаю. Расскажи правду, не бойся – с чужими проблемами я справляюсь куда лучше, чем со своими.

Мама грустно улыбнулась:

– Ну ладно. Может, ты даже поможешь. Я все равно мало в этом пониманию. Совсем ничего не смыслю в технологиях.

– А при чем тут технологии?

– У нее была консультация с психологом, – сообщила мама, и ее глаза снова заблестели от слез. – Нам важно было удостовериться, что с ней все в порядке после того, что ей довелось увидеть… – Чувство вины снова схватило меня за горло, не давая дышать. – Так вот, выяснилось, что она очень подавлена. Не из-за тебя… впрочем, нет, и из-за тебя тоже… но больше всего – из-за школьной травли… Психологу удалось ее разговорить, и она все ему рассказала. Нам пришлось даже съездить к ней в школу.

– Что?! – изумленно спросила я. – Я думала, у нее полно друзей…

– Мы тоже так думали. Вот только никакие они не друзья. Они создали в интернете какую-то дурацкую страничку и стали писать о ней гадости. Но я в этом мало что понимаю. А что самое страшное – каждый день она приходила из школы и читала про себя кучу мерзких электронных писем и сообщений!

– И что в них писали?

– Она кое-что нам показала, – уточнила мама дрогнувшим голосом. – Ее обзывали зубрилой. Выскочкой. Уродиной. Потом позвали на вечеринку с ночевкой, а в последний момент сказали, что все отменяется. А ночью позвонили ей и с хохотом сообщили, что на самом деле вечеринка была, просто они передумали ее приглашать.

Я разинула рот. Чувство вины вспыхнуло во мне с новой силой и превратилось в пламя. В пламя ярости. Все защитные механизмы, что у меня только были, разом пришли в действие. Я сжала кулаки и поморщилась. Руки еще болели, и сильно.

– Я же была дома в тот вечер! – припомнила я. – Могла бы и заметить, что что-то не так! Впрочем, заметить-то я заметила, но Роуз убедила меня, что все в порядке…

– У тебя тогда и своих проблем было навалом, – мягко сказала мама.

– Это не оправдание! Она моя младшая сестра! Это я должна о ней заботиться, а не наоборот… – сказала я и снова расплакалась.

Все-таки теряя себя, человек лишается очень многого. Не только гордости или надежды, но и того, что так важно для других. Способности помочь ближнему, когда ему это нужно, умения заметить чужую боль. Человек погружается с головой в свою беду, в свои горести. И это несправедливо. Мне вовсе не хотелось проявлять эгоизм и быть ужасной сестрой… но такой я и была… На иное попросту не хватало сил.

Мама говорила мне какие-то ласковые слова, давая выплакаться. А я все думала о Роуз, о милой, славной Роуз.