Я в ужасе слушала это описание девчонки по имени Эвелин, которая, казалось, не имела со мной совсем ничего общего.

– Боже мой… – шепнула я едва слышно. – Так, значит, ты считаешь меня Скромницей-по-вызову…

Гай нахмурился:

– Это еще что такое?

Я быстро натянула джинсы. Мои движения были судорожными и нервными – настолько сильно мне не терпелось прикрыться, вернуть себе хоть какую-то защиту. Я ведь так сильно старалась быть нормальной ради него! Вести себя непринужденно и весело, потому что мне казалось, что именно так себя и ведут другие девчонки. А теперь выходит, что нет…

Неужели он и впрямь не хотел со мной серьезных отношений? Что-то тут не клеится! Он ведь долго пялился на меня, прежде чем мы впервые поцеловались, и сказал мне в лицо, что я ему нравлюсь… Бессмыслица какая-то.

– Кажется, я влюбляюсь в тебя, – выпалила я в отчаянии, надеясь выжать из него хоть какую-то эмоцию.

Его глаза изумленно округлились. Будь он и впрямь мультяшным персонажем, они непременно выпрыгнули бы из орбит.

– Что?! Ты серьезно? Да что с тобой такое?

У меня перехватило дыхание. Горло болезненно сдавило.

– А я-то думала, что нравлюсь тебе…

– Ты мне нравишься, это правда. Но влюбляться… Какая еще любовь, черт возьми?! Ты с ума сошла, что ли?

– Но ты так трогательно ухаживал за мной на вечеринке…

– На какой еще вечеринке? В тот раз, когда ты напилась, что ли? Ну, кто-то же должен был тебе помочь. Я и не думал, что ты из-за этого слетишь с катушек…

Мои признания пугали его все больше и больше, точно они были бомбами-вонючками, от которых никак не спрячешься.

– Черт возьми… – прошептал он вполголоса. – Да это же безумие! Ты совсем, что ли, тронутая?

Всего одно жестокое слово – и из глаз у меня брызнули слезы. А я ведь так долго старалась их сдерживать…

– Ой, вот только плакать еще не надо! Терпеть этого не могу, – процедил он, вставая с кровати и натягивая футболку.

Я разрыдалась. Неужели есть только два варианта? Либо ты тронутая, либо – «давалка»? Либо ты лжешь, либо страдаешь в одиночестве? Неужели другого выбора парни не оставляют? И неужели это такое уж безумие – хотеть, чтобы тебя полюбили? Неужели только тронутые хотят, чтобы парень сперва за ними поухаживал, а уже потом пихал в них свой член? Неужели только сумасшедшие мечтают о том, чтобы после поцелуя им что-нибудь написали? Неужели одни безумцы хотят отношений? Разве отношения – не самое нормальное, что только есть на свете? Причем такие, во время которых никто не гадит тебе в душу… Неужели только поехавшие не хотят, чтобы их сердце топтали и крошили?

А может, я сама во всем виновата? Влюбилась в альфа-самца, отшила такого милого парня, как Оли, потому что во мне живет мерзкая «доброжелательная сексистка», и Эмбер была совершенно права?

Гай с растущим нетерпением наблюдал за моей истерикой.

– Эви, ну хватит уже. Мама скоро вернется.

Я всхлипнула:

– Ты же сказал, что она в Лондоне!

– Это неправда. Они с парнем пошли в ресторан ужинать. Вернутся часам к восьми.

Я подсчитала в уме время, то и дело вздрагивая от всхлипов, и закрыла лицо руками.

– А что ты собирался сделать после того, как мы переспим? Отправить меня домой, получив что хотел?

– Нет, – сказал он, но глаза говорили «да».

По моим щекам покатились злые, горячие слезы.

– Какой же ты жалкий, – процедила я. Хоть это и была чистая правда, сердце сжалось в груди. – Я ведь знаю, у тебя в душе немало чувств, но ты их совсем не показываешь. Как это гнусно!

Гай пожал плечами, точно говоря: «Не нравится – уходи, мне-то что».

– И группа у тебя дурацкая! – добавила я.

– Дурацкая? Тебе сколько лет-то вообще? Двенадцать?

– Я ухожу.

– Ну и правильно.

И никаких тебе «Прошу, не надо!» или «Я совершил страшную ошибку». Никакого «Я от тебя без ума с того дня, когда мы играли в каштаны». Одно лишь холодное «Ну и правильно». Что же тут правильного? С чувствами так не поступают!

Я собрала вещи и, униженная до глубины души, выскочила из красной, зловонной комнаты.

Я БЫЛА ВСЯ В ГРЯЗИ. И, сама не понимая, как позволила себе так перепачкаться, я бежала домой в зимних сумерках, то и дело поскальзываясь на замерзших лужицах, спотыкаясь и всхлипывая. Грязь, грязь, грязь, всюду грязь! Одеяло на кровати Гая! Его ведь, наверное, не стирали много месяцев! Ме-ся-цев! А комната с ее умопомрачительной вонью! Откуда там вообще такая вонь?

Я пулей неслась мимо фонарных столбов, не обращая на них внимания. Хватит с меня, я уже их натрогалась, и что из этого вышло?! Нормальной я так и не стала. Гай не разглядел во мне ничего необычного. Просто девчонку, с которой можно перепихнуться разок. Назвал меня тронутой…

Ноги заскользили по заледеневшей черной луже, и лодыжка предательски подвернулась. Я вскрикнула и рухнула на землю, ободрав руки об асфальт. Кусочки гравия больно вонзились в ладони.

– Нет…

Я так долго еще пролежала, раскинувшись на асфальте и тихо всхлипывая. Он касался меня! Я позволила Гаю лапать меня своими грязными руками! И теперь мне казалось, что на каждом миллиметре моего тела остался его след – грязный, заразный, мерзкий. Он без труда расстегнул мой лифчик. А значит, уже множество раз это проделывал. А значит, лапал и других девчонок. А вдруг они чем-то болели? Откуда мне знать? Гай не задал мне ни единого вопроса о сексуальном здоровье, прежде чем снять с меня белье! А значит, и других девушек вряд ли об этом расспрашивал.

Я снова всхлипнула и попыталась подняться, но ноги неуклюже разъехались в разные стороны, как у олененка Бэмби.

Перепачканная чужими касаниями кожа вновь зазудела. Я отчетливо ощутила, как на ней размножаются бактерии, как они впиваются в меня. Что же я наделала? Как допустила такое? Нужно было срочно бежать домой и хорошенько вымыться. Как можно скорее. Может, это остановит заражение?! И я побежала. Несмотря на боль в ноге и кровь, сочащуюся из ссадин на ладонях.