осталось в прошлом. В течение следующего месяца мои иллюзии по поводу семейной жизни рушились ежедневно и ежечасно – до тех пор, пока мне не осталось ничего иного, как только созерцать неприкрытую прозу жизни и признать, что я женился на красивом, бесстыдном и развращенном животном. Тут я должен остановиться и спросить себя: а не был ли и я настолько же порочен? Да, я признаю это. Но порочность мужчины, хотя и может дойти до крайности в безрассудной юности, как правило, впоследствии, под влиянием большой любви, превращается в привязанность к чистоте и скромности, воплощенным в любимой женщине. Пусть мужчина предавался безумствам и греху, но, если в нем осталось хоть что-то хорошее, наступит время, когда он ополчится против самого себя и начнет яростно бичевать собственные пороки, а потом припадет к ногам чистой и искренней женщины, чья ангельская душа сострадательно парит над ним, и отдаст ей свою жизнь со словами: «Делай с ней, что хочешь, – она твоя!» И горе тем женам, которые легкомысленно обходятся с подобным даром и приносят новый вред мужьям! Ни один мужчина, даже если в юности он предавался разгульной жизни, не должен выбирать себе в жены развращенную женщину: лучше ему приставить к голове заряженный пистолет и положить всему конец!

Маленькая лодка продолжала скользить по спокойным водам, но великолепный закат уже исчезал, и мою душу окутала огромная тень, подобная надвигающейся ночи. Я вновь и вновь спрашивал себя: возможно ли на этом свете счастье? Но тут из маленькой часовни на берегу раздался перезвон «Ангелуса», и эти звуки пробудили во мне воспоминание, от которого у меня полились слезы. Мэвис Клэр была счастлива! Мэвис – с ее откровенными бесстрашными глазами, милым лицом и ясным характером. Мэвис – носящая корону славы так же просто, как ребенок носит венок из майских цветов! Мэвис – имеющая небольшое, но заработанное собственным долгим и тяжелым трудом состояние, – вот кто был счастлив!

А я, с моими миллионами, был несчастен! Как это возможно? Отчего так происходит? Что я сделал не так? Я жил так же, как мои современники, следуя примеру общества. Я приветствовал друзей и выказывал презрение врагам, я вел себя точно так же, как другие богачи. Я женился на женщине, которую большинство мужчин, увидев лишь раз, были бы рады завоевать как трофей. Но на мне, казалось, лежало проклятие. Что я упустил в жизни? Я знал ответ, но стыдился признаться, потому что раньше пренебрегал тем, что презрительно именовал пустыми мечтаниями и сантиментами. Теперь же мне пришлось признать первостепенную важность этих мечтаний, из которых и возникает истинная жизнь. Я должен был признать, что мой брак был не чем иным, как животным спариванием, всего лишь грубым телесным союзом. В нем отсутствовали более тонкие и глубокие чувства, которые делают человеческий брак святыней: взаимное уважение, расположение и симпатия, доверие, тонкая внутренняя духовная связь, которую не может понять ни одна наука и которая гораздо теснее и сильнее, чем материальные узы, связывает бессмертные души, когда тела исчезают, – этих связей никогда не было между моей женой и мной. Таким образом, вокруг меня в мире царила странная пустота. Мне пришлось обратиться за утешением к самому себе, но и там я не нашел его. Что мне делать со своей жизнью? – мрачно вопрошал я. Завоевать наконец настоящую славу? Когда ведьминские глаза Сибил насмешливо смотрят на все мои усилия? О нет, никогда! Если бы во мне и был творческий дар, она бы убила его!

Прошел час, лодочник высадил меня на берег, я заплатил и отпустил его. Солнце совсем зашло: над горами темнели густые лиловые тени, и на востоке едва замерцали несколько маленьких звезд. Я медленно побрел обратно на виллу, где мы остановились. Это было «шале», пристройка большого отеля, которую мы арендовали ради уединения и независимости, причем часть служащих гостиницы занималась обслуживанием нас, а также моего лакея Морриса и горничной моей жены. Я нашел Сибил в саду, полулежащей в кресле. Она смотрела на отсветы заката, в руках у нее была книга – один из самых отвратительных «вольных» романов из числа тех, которые пишут в последнее время женщины, унижающие и позорящие свой пол. Движимый непреодолимым порывом ярости, я выхватил у нее этот том и швырнул его вниз, в озеро. Сибил ничем не выказала ни удивления, ни обиды и только отвела глаза от сияющего неба, чтобы взглянуть на меня с легкой улыбкой.

– Какой вы сегодня свирепый, Джеффри! – заметила она.

Я смотрел на нее в угрюмом молчании. От легкой шляпки с бледно-лиловыми орхидеями, покоившейся на ее орехово-каштановых волосах, до изящно вышитой туфельки, ее наряд было само совершенство, и совершенной была она сама. Бесподобная женственность… внешняя красота! Сердце мое билось, горло сдавило удушье. Я мог бы убить ее, чтобы избавиться от той смеси отвращения и тоски, которую возбуждала во мне ее красота.

– Весьма сожалею, – хрипло произнес я, избегая ее взгляда, – но мне неприятно видеть вас с такой книгой!

– Вы знакомы с ее содержанием? – спросила она с той же легкой улыбкой.

– Могу догадаться.

– В наше время считается, что следует писать такие книги, – продолжала она. – И, судя по похвалам, которые расточает им пресса, общество полагает, что надо рассказывать девушкам все о браке прежде, чем они в него вступят!

Она рассмеялась, и этот смех причинил мне такую боль, словно она нанесла мне настоящую рану.

– Каким старомодным кажется теперь образ невесты у поэтов и романистов шестидесятилетней давности! – продолжала Сибил. – Вы только представьте: нежное боязливое существо, стесняющееся чужих глаз, робкое в речах… Существо, носящее символическую фату, которая, как вы знаете, в прежние времена полностью закрывала лицо, указывая на то, что от невинных глаз девушки пока скрыты все тайны брака. Теперь фату носят откинутой назад, и невеста без смущения смотрит на всех. О да, мы прекрасно знаем, что делаем, когда выходим замуж, благодаря «новым» романам!

– Эти романы отвратительны, – заговорил я горячо, – как по стилю, так и по морали. Даже если судить только об их литературных качествах, то удивительно, как вы можете их читать. Женщина, чью грязную книгу я только что выбросил – и не испытываю никаких угрызений совести по этому поводу, – имеет о грамматике столь же мало представления, как о приличиях.

– Однако критики этого не замечают, – перебила она с чуть уловимой насмешкой в голосе. – Видимо, способствовать сохранению чистоты английского языка – не их дело. Они приходят в восторг от оригинальности «проблемы пола», хотя мне кажется, что