Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слабая улыбка трогает губы Антона.
– Благодарю за содействие.
– Смотри не привыкни, – предупреждает Калла.
– Я бы никогда не смог.
Кожаные брюки шуршат, брошенные на пол. Калла делает короткий вдох и такой же беглый выдох. Антон встает между ее поднятых коленей, и она не сопротивляется. Он наклоняется и приникает в поцелуе к ее ноге выше колена, потом к бедру, к изгибу груди и так продвигается выше, пока не заглядывает вновь ей в глаза, и она позволяет, ожидая, когда он подойдет к финалу. Может, его и не будет вовсе. И этим все ограничится.
– Я не посылал их, – говорит он. Произносит так тихо, под рокот грома и шум ливня за стеной, что она слышит его только потому, что эти слова сказаны почти ей на ухо. Калла отводит от его глаз упавшую прядь, но их свет полностью поглощен тенями в комнате, и Калла не может прочесть по этим глазам ничего, кроме того, что он готов выказать, и не знает, намерен ли он причинить ей вред, когда тянется к ее горлу. Ее чуть не тошнит от исступленного возбуждения, от боли, пронизывающей тело от живота до пальцев ног, и она готова махнуть рукой на самосохранение, лишь бы от этого стало легче. Но Антон не сжимает пальцы на ее шее. То, что должно было стать мертвой хваткой, превращается в ласку, и он склоняется над ней в поцелуе более нежном, чем все предыдущие.
– Знаю, – отвечает Калла в тон ему. Закрывает глаза, гладит его по спине, пробегая ногтями по очертаниям мускулов. Нечто звериное бурлит у нее в груди, ей приходится сдерживаться, чтобы не напасть на него, когда она, проскользив ладонями вниз, обнаруживает, как он затвердел. Еще немного – и она лишится рассудка.
Он снова нежно проводит пальцами по ее щеке. Она различает в его голосе легкую насмешку:
– Что-то не так?
– Негодяй, – выдыхает она. – Сними штаны и трахни меня.
Он подчиняется. Скинув одежду и придвинувшись, он делает паузу, будто выжидает, оценивает ее реакцию. Тело на нем чужое, но в Сань-Эре это такое же обычное дело, как и перескок. Когда доходит до такого использования, тела – всего лишь аксессуары, одноразовые и применяемые по мере надобности.
С нетерпеливым шипением Калла дергает его к себе. Должно быть, выглядит ее поступок нетерпеливо, потому что Антон смеется, прежде чем вонзиться в нее одним быстрым движением, обхватив за талию и впившись губами в губы, и вложить ей в рот протяжный стон, придавив им язык. Кто-то ахает – кажется, она сама. Мешанина ощущений нарастает где-то в области бедер, по всем конечностям распространяется низкий гул. С каждым его движением она ерзает, вскидывает ноги, обхватив его талию. Антон не спешит, а неистовое нетерпение исходит из самого центра ее существа, любое прикосновение путает мысли. Она понимает, что оставляет на нем отметины, глубоко вонзая ногти, и судя по тому, как он цепляется за ее бедра, он рисует на них такой же узор следов. Ну и пусть. Пусть нанесет на ее кожу постоянное клеймо в память о том, что такое божественная агония.
– Калла, – выговаривает Антон, стоит их губам на миг разделиться, – я не причиню тебе вреда. Я отказываюсь.
Нешуточное обещание для этого города. Даже если не принимать во внимание все остальное, на них обоих по-прежнему браслеты игроков.
Калла снова целует его, чтобы он замолчал. Антон, кажется, понимает, что она делает, потому что удерживает ее, схватив за шею, перестает двигать бедрами, и Калла почти готова убить его прямо здесь и сейчас.
– Антон.
– Ты что, хнычешь? – с усмешкой уточняет он. – Впервые в жизни из-за меня хнычет принцесса.
Но, несмотря на насмешку, он отпускает ее шею и снова вонзается в нее, а потом еще и еще. С силой ударяется о ее бедра, и она отвечает на каждое движение, выгибая спину, приподнимаясь над холодным полом и замирая от удовольствия. Она смутно осознает, что снаружи продолжается гроза, стекла дребезжат под напором ливня, трясутся деревянные оконные рамы. Но буйство стихий ничто по сравнению с тем, что неуклонно нарастает у нее внутри и достигает кульминации как раз в тот миг, когда Антон тоже напрягается всем телом, и на руках, на которые он опирается, удерживаясь над ней, вспухают жилы.
На мгновение внешний мир исчезает. Целый город теряет значение. Весь Сань-Эр разом перестает существовать, а Калле все равно.
Антон шепчет ее имя. Обмякнув, валится на бок, но не перестает сжимать ее бедро. Калла со вздохом целует его в подбородок – почти целомудренно, если вспомнить, что сейчас было между ними, и он улыбается, опуская трепещущие веки.
* * *
Позднее той же ночью Калла просыпается оттого, что угол простыни обвился вокруг ее талии. В какой-то момент они переместились на кровать, чему она только порадовалась, потому что все повторилось, а лежать на холодном полу уже было невыносимо.
Гроза кончилась. За стенами квартиры тихо, наступило временное спокойствие после того, как дождь омыл улицы и разогнал людей по домам. И поскольку час уже поздний, тележки с продуктами покинули улицы, а хозяева лавок закрыли ставни, опустили жалюзи и отправились отдыхать, на Сань-Эр низошло безмолвие. Калла поднимает голову, смотрит на полосы света, просачивающиеся между планками жалюзи: красные – от ближайшего ночного клуба, который не гасит вывеску даже после того, как его танцпол пустеет, синие – от постоянно включенной аварийной сирены на улице Большого Фонтана, вращающейся в беззвучном сигнале тревоги. Калла привстает на локте, зрение проясняется, взгляд сосредотачивается на предмете у стенного шкафа. Раньше, когда они в обнимку ввалились в спальню, она его не заметила. Но теперь узнала свой меч, потерянный в Пещерном Храме. Он стоит, небрежно прислоненный к стене, и на отполированных ножнах играет слабый отблеск неона.
Калла шепотом ахает в темноте. Поворачивается лицом к Антону. Он лежит к ней спиной и размеренно дышит в глубоком сне.
Он возвращался в храм за мечом. Вот почему он в теле одного из «полумесяцев». Не для того, чтобы заказать ее убийство, а желая найти ее оружие.
Калла медленно укладывается на подушку, расплескав волосы по мягкой ткани. Красный отсвет сменяется ярко-золотистым.