и появляются: Калла наверняка поняла, что это вовсе не безосновательное обвинение, и на ответное презрение Антон не напрашивается.

– А разве не может быть причиной и то и другое? – отвечает Калла. Она засовывает растрепанный шнурок поглубже в ботинок, прежде завязав узел заново, чтобы не споткнуться. – Королевство голодает. Моя цель – спасти Талинь. – Ее губы сжимаются. – Но король Саня и король Эра вынудили меня расти в горе и страданиях, силой присоединили мою деревню к своему королевству, не видя в нас людей. За это они должны поплатиться жизнью. Одного уже нет, пришла очередь другого.

Хлопает дверь на крышу. Снизу слышится детский плач. А в груди Антона трепещет сердце, напуганное неукротимой силой, от которой крепнет голос Каллы Толэйми.

– Ладно, – вдруг говорит Калла, нарушив серьезность их разговора. Ее голос звучит как обычно, в нем проскальзывает насмешка. – Мне надо разыскать Августа. – Она начинает подниматься. – Смотри только не влипни, пока я…

Антон удерживает ее за запястье, останавливает, не давая встать. К этому его побуждает простой неосознанный порыв, но если копнуть глубже, ясно, что в его основе лежит страх: вероятность того, что она может уйти и больше он никогда ее не увидит, совершенно реальна.

– Позже, – негромко предлагает он. – Хотя бы дождись, когда начнется день. Побудь со мной.

Калла соглашается. Антон задается вопросом, не стал ли он первым, кто когда-либо обращался к ней с подобной просьбой, – не то чтобы желающих не находилось, просто принцесса Калла Толэйми никого не подпускала к себе достаточно близко для попытки. Она медленно садится обратно на карниз, на этот раз повернувшись спиной к краю и поставив ноги на прочную, хоть и захламленную крышу.

– Но только пока не начнется день, и не дольше, – предупреждает она. В уголках глаз обозначаются морщинки. Она с ним с прошлой ночи, он не видел, чтобы она поправляла макияж, но темная подводка вокруг глаз ничуть не размазалась, удлиняя уголки и придавая глазам сходство с кошачьими. – Ну и как ты предлагаешь мне скоротать это время?

По всем меркам, день уже начался. Шум, голоса, крик – все, что составляет атмосферу Сань-Эра, поминутно набирает силу, устремляясь к наивысшей точке. Но Антон закрывает глаза и предпочитает отгораживаться от этих звуков, побуждая и Каллу не вслушиваться в них.

– Поцелуй меня, – просит он. – Поцелуй, чтобы каждая жуткая секунда, проведенная здесь, стоила таких мучений.

Каллу не требуется просить дважды. Она прижимается губами к его губам, и остальной Сань-Эр отступает, рассеивается, тонет в реке забвения, что достигается исключительно силой их воли. Антон надеется только, что этого достаточно и что проведенное таким образом время, пока город обведен вокруг пальца с помощью плана, построенного на любви, в итоге принесет успех.

Глава 25

На базарную площадь, находящуюся в колизее Саня, Калла попадает впервые за последние пять лет, и нельзя сказать, чтобы она соскучилась по этому месту. Первым делом ей в нос ударяет вонь рыбы: выпотрошенной, вымоченной в рассоле и разложенной рядами у самого входа. Калла натягивает повыше на нос маску, как только входит, чтобы прикрыть лицо от камер наблюдения, которые в колизее повсюду, и уберечь ноздри от едкого запаха.

Ровно полдень. В небе плотные тучи, но базарная площадь прямо-таки омыта светом, так что Калла вынуждена держать глаза слегка прищуренными. Она не привыкла к ничем не заслоненному свету, свободно достигающему земли, благодаря которому она отчетливо видит, куда ступает, а не строит догадки. Странно созерцать собственные ноги вместо того, чтобы прислушиваться к бьющемуся пульсу города, ступать туда, куда подскажет его шум, доверяться городским буграм и впадинам.

Калла притормаживает. Проверяет браслет. Пингов пока не было, но она не знает, случайно это или же Август решил дать им паузу, когда она попросила о встрече.

– Попробуешь?

Голос раздается на удивление близко, Калла вздрагивает и оглядывается через плечо. Какая-то пожилая женщина стоит к ней вплотную, чего Калла не выносит, но прежде чем схватиться за оружие, она успевает бросить взгляд на ее руки. На них нет ни браслета, ни татуировок, в руках нет оружия. Калла успокаивается. Женщина, рукава которой засучены выше локтя и пальцы припорошены мукой, берет Каллу за запястье, видимо принимая ее молчание за знак согласия.

– У нас тут чего только нет, вся вкуснятина, какую пожелаешь, – продолжает незнакомка и тянет ее к прилавку. Но ей мало просто подвести Каллу поближе: взяв за плечи, она побуждает покупательницу наклониться и понюхать товар. – И лепешки самые разные, и няньгао – пирог из клейкого риса…

– Да-да, я возьму немного, – перебивает Калла, кивая на прямоугольный пирог, лежащий перед женщиной. Она уже не помнит, когда в последний раз ела такой. Во Дворце Неба их считали слишком простонародными. Зато в провинции часто можно увидеть, как эти дешевые лакомства вывозят на тележке на деревенскую площадь и старик-лавочник режет их на аккуратные прямоугольные порции куском бечевки. Ножом няньгао не разрежешь. Лезвие будет вихляться во все стороны, скользить по студенистому верху пирога, и одни куски получатся крупными, а другие – на один укус. Вот и берут жесткую бечевку.

Женщина торопливо обходит вокруг прилавка и туго натягивает бечевку. Уверенно и твердо она разрезает пирог на шестнадцать кусков, отделяя от остальных каждый отрезанный, дрожащий и поблескивающий при свете лампочек над прилавком. Пока она заворачивает один из кусков няньгао в салфетку, Калла достает из кармана пригоршню монет и передает их хозяйке прилавка, а та как раз протягивает ей лакомство.

Калла берет его. А женщина вдруг застывает на месте.

– С тобой… – Калла смотрит на монеты в своей ладони, – все хорошо? Может, это стоит дороже? У меня есть еще, подожди…

Она ссыпает монеты в уже подставленную ладонь женщины и снова лезет в карман. Наконец опомнившись, женщина отводит седую прядь со лба и уверяет:

– Нет-нет, этого хватит. Даже слишком много.

Ах вот как? Значит, цены на этом рынке и впрямь резко снизились. Калла старается не носить в карманах слишком много наличных.

А женщина, не сводя глаз с монет, разражается слезами.

– Ну что ты, не надо, – мягко упрекает Калла, переминаясь рядом. – А будешь плакать, придется мне выложить все, что найдется в карманах, и думаешь, покупатели обрадуются, если ты станешь оплакивать каждый кусок пирога?

Следующий всхлип женщины вдруг перерастает в хохот, она вытирает глаза. За ее спиной торопится парнишка в толстых перчатках, удерживая в руках какую-то извивающуюся живность, проходит мимо, не обращая на них внимания, – движется наперерез к своему прилавку. Несколько